Не думаю, что есть люди, которым незнакома надежда, исходящая от этих строк. Мы вместе с сыном тогда жили в восточном районе Мельбурна. Он ходил в школу Бокс-хилл, а я глубоко зарылся в математические проблемы. Мне казалось, что активизм и новые технологии уже сближаются, и в 1999 году я основал совершенно новую организацию leaks.org. Ей, как и многим едва оперившимся птенцам, катастрофически не хватало питания, поэтому мое начинание ничем не кончилось, но идея и название засели у меня в голове. Я уже говорил, что будущее виделось мне в новых друзьях и новых проблемах. В истине, раскрываемой при помощи математики, было нечто прекрасное, безупречное и справедливое, и я все больше осваивал именно эту сферу; теперь я изучал проблемы не каждую в отдельности, а учился видеть их в нравственном контексте совершенной квантовой механики.
В университет я поступил в 2003 году. Конечно, очень поздно для моего возраста, но я шел к этому тяжело и долго. Мельбурнский университет – второй старейший университет Австралии, официальное светское заведение под эгидой государства. Учебные корпуса находятся в Парквилле, тенистой части города, обильно украшенной викторианскими террасами, и мне грела душу мысль, что я буду учиться именно в этом месте. Математикой я всегда увлекался и довольно легко справлялся с нею, меня интересовали и ее история, и практическая сторона, еще маленьким мальчиком я конструировал какие-то механизмы и приборы. Когда с большим запозданием я начал изучать математику в университете, то был в курсе всего, чем занимаются лучшие криптографы, которые заодно пытались делать деньги на интернетовском буме; правда, я чувствовал уже некоторую пресыщенность криптографией. Мой хакерский опыт усложнял, а не упрощал понимание мира, может быть, поэтому я так стремился найти пристанище в царстве чистой науки.
Сперва университет навеял мне мысли о тихой мастерской для инвалидов, выписанных из психбольницы. Все оказалось ужасно монотонным и скучным; каждый день был четко структурирован; студенты и преподаватели выглядели погруженными во что-то свое; в общем, складывалось впечатление, будто воздух реального мира не проникал в это заведение благодаря установленным там фильтрам. Конечно, ничьей вины не было, но я с трудом находил общий язык с другими студентами, видимо, сказывались и пятнадцатилетняя разница в возрасте, и испытания, через которые мне пришлось пройти. Неприкаянные годы детства, взлеты и падения юности, сумятица подпольной работы, внимание СМИ во время суда – после всего этого казалось странным вдруг стать правильным и послушным студентом. Но я твердо намеревался освоить премудрости квантовой механики и чистой математики. Я очень хотел выжать из них все возможное, так как надеялся, что приобретенные знания послужат хорошим импульсом двигаться дальше. За краткое время я с головой ушел в изучение научных школ в физике, от Нильса Бора и Гейзенберга до Фейнмана, про себя я мечтал стать важной фигурой если не в самом университете, то в математическом сообществе.
Помню, как однажды отправился в Университет Нового Южного Уэльса на несколько сложных курсов по математике. То было приятное время, я восстановил контакт со своим реальным отцом – об этом расскажу несколько позже – и каждое утро ездил в университет на велосипеде. Однажды, когда я поворачивал, откуда ни возьмись, выехал грузовик и отшвырнул меня так, что я отлетел в канаву. Рука была сломана в шести местах. Меня подобрали и повезли в больницу, а там наложили гипс. Мне также вкололи трамадол. Этот синтетический опиат обладал странным и интересным эффектом: не мешая ясности мысли, он избавил меня от всех переживаний – того, что называют психологической болью. Скажем, во время трудной беседы я испытывал бы лишь позитивные эмоции, а негативные стороны разговора не воспринимал бы. После больницы я отправился на занятия и почувствовал сильное сердцебиение. Случился «сбой системы»: я вдруг забыл, как ставить ногу, чтобы сделать шаг. Но хуже, что сбились мои социальные «настройки»: я утратил какие-то ориентиры и плохо представлял, как, например, следует относиться к врущему человеку.
Так работал мой разум в то время. Изучение квантовой механики заставило меня осмыслять меру боли и удовольствия и решать, как их можно, с одной стороны, сбалансировать в жизни, а с другой – что произойдет, если одного будет больше, чем другого. В этом смысле сломанная рука была важна как аналогия, метафора образа действий, который необходим, чтобы добиться перемен и сохранить эти достижения. Наверное, звучит странно. Я хочу сказать, что это побудило меня задуматься, что отдельные события могут иметь весьма далеко идущие последствия. Я сломал руку, ее нужно было лечить, в каком-то смысле делать заново. И я начал обдумывать вот что: как вылечить несправедливость, которую я видел вокруг, как можно переделать мир с помощью политических актов. Таким образом я приходил к пониманию философии перемен и уверен, что она повлияла на все, что я делал потом. Конечно, в университете – с его по-монастырски душной, оторванной от практики атмосферой – подобные идеи невозможно продиагностировать на живучесть. Но сам процесс для меня начался именно с того времени, когда укрепилось мое понимание причинно-следственных отношений.
И тем не менее моя нетерпимость к чуждым мне вещам была очевидна. Возможно, даже слишком бросалась в глаза. Но что тут поделаешь? На нашем факультете действовал научный проект по изучению песка, поскольку американцы столкнулись с проблемой песка во время своих приключений на Ближнем Востоке. Какая-то женщина приехала к нам и выступила с лекцией о том, как это прекрасно – участвовать в тестировании военных разработок, помогать отправке грузовых самолетов, которые во время первой войны в Персидском заливе бомбили отступавшие иракские войска и устроили там настоящую бойню. Я подумал: «А чего это мы сидим тут и слушаем массовых убийц?» До меня тогда дошло, как люди, зарабатывающие на войне, используют университеты. Было четко видно, например, как все это проделывает на своих конференциях Организация оборонной науки и техники Австралии. Годы занятий квантовой механикой, натренировавшие мой мозг и приучившие к строгости мысли, сделали свое дело. В моем сознании наконец произошло нужное сцепление: и размышления о причинно-следственных связях, и ужас перед военным беспределом, и все более глубокое понимание внешней политики Запада – все стало складываться в полноценную картину. Становилось очевидным: нужны новые механизмы и совершенно новые инструменты, позволяющие воспользоваться плодами науки, и все это надо направить на общее благо. Не ради выгоды отдельных организаций, а ради истины. Мне нравилось изучать физику, но она не спасала меня от ненависти к государственным институциям, более того – мое отвращение только росло. Я видел мягкотелость многих ученых, видел их готовность принять спонсорскую помощь независимо от того, насколько подлы, жестоки и антиинтеллектуальны были люди и организации, ее выделявшие. И это тоже стало частью моего университетского образования.
Как-то раз я представлял наш университет на национальной олимпиаде по физике. На церемонии награждения декан факультета физики Австралийского национального университета показал на победителей рукой и заявил: «Вы – сливки австралийской физики». Я огляделся и подумал: «Боже всемогущий, надеюсь, он ошибается». Но в той компании у меня возникла тайная надежда, что мой интерес к квантовой механике может принести и нечто более полезное, чем заставить университетское начальство зардеться от гордости. Как и многие компьютерные специалисты из разных стран, я считал, что квантовая механика – это еще и методология, дающая нам понимание справедливости.
Позвольте объяснить эту мысль. Квантовая механика – это не просто описание, как функционируют мельчайшие частицы материи и как из них складываются огромные части нашего мира и вся наблюдаемая Вселенная; это еще и систематический способ мышления о физических феноменах. Если вы достаточно хорошо ее изучили, она помогает вам мыслить ясно. Возможно, вы помните, что мои первые эксперименты с компьютерами побудили меня осознать разницу между «Я хочу, чтобы компьютер посчитал» и «Вот так надо считать». Изучение квантовой механики было сродни тем экспериментам. Она научила меня задавать вопросы о мире таким образом, чтобы не исключать никаких вариантов, не предрешать исход заранее. Наверное, вы наблюдали, как тележурналисты мягко спрашивают о чем-то политиков, которым они и их начальство симпатизируют. Ну, знаете, что-нибудь вроде: «Всегда ли вами руководило желание служить своей стране?» или «Можете ли вы объяснить, как ваше сокращение расходов поможет нашей экономике?» В квантовой механике так вопросы не задают. Она учит ставить вопросы, которые реально могут привести к полезному ответу, и со временем это позволит вам правильно организовать свои мысли о мире. Она демонстрирует, как доказать что-либо в ходе эксперимента, не принимать ничего на веру, не выдвигать гипотез, пока материал не подвергнут всевозможным проверкам причин и следствий. По окончании криптографических войн и моего судебного процесса я решил, что моя работа в этой сфере еще не завершена. Мне хотелось попытаться приподнять завесу, скрывающую реальность, и даже – если речь заходит о социальной деятельности – содрать шкуру со всех ограничений и посмотреть, что под ней. Современные математические методы и квантовая механика позволяли это сделать.
