– Я не говорю, что капризничаете, но вам, кажется, предлагают какие-то варианты, а вы на них не соглашаетесь.
– И не соглашусь.
– Почему?
– Да как бы вам сказать поточнее…
– Принципиально? – подсказывает он.
– Вот видите, вы знаете это слово.
– Так чего же вы от меня хотите?
– От вас я хотел, чтобы вы тоже были принципиальным, но раз нет, так нет. Я пришел сообщить вам, если вы еще не знаете, что я въехал в эту квартиру.
– Как?
– Обыкновенно. Втащил вещи, выкинул старые замки, вставил новые. Вот ключи, – для наглядности я побрякал ключами перед его носом.
– А вот это вы сделали напрасно, – сказал он. – Раньше вы действовали законно, а теперь сами даете повод. Я вам говорил и сейчас могу сказать: сходите к секретарю райкома. Вас же выселят.
– Вот об этом я как раз и хотел с вами поговорить. Надеюсь, вы наш разговор не будете хранить в тайне и передадите покровителям Иванько, что я из квартиры не выеду ни под каким нажимом. Разве что меня вместе с беременной женой вынесут на руках. Это будет очень интересное зрелище, и я не могу обещать вам, что при этом не будет зрителей. И если уже сейчас эта история вышла за пределы кооператива, я не уверен, что она не станет известна и за иными пределами.
Глаза генерала за стеклами очков быстро забегали. Он соображал, я с любопытством смотрел на него, что он скажет. Я ждал, он спросит: на что намекаете?
– А вот это, – сказал он совсем для меня неожиданно, – вы и скажите секретарю райкома.
Вернувшись домой, я получил повестку. 28 апреля в 10.00 мне предлагалось явиться к помощнику районного прокурора по гражданским делам тов. Яковлевой Л. Н.
28.4.10.00. Маленькая комната. В углу пятилитровая банка огурцов. За столом крупная женщина. Не прерывая телефонного разговора, она кивает на стул у окна. Сажусь. Невольно вслушиваюсь. С кем-то она договаривается насчет наступающего праздника. Разговор сугубо деловой. Праздник на носу, первого гости, а еще ничего не готово, в Елисеевском выбросили осетрину и печень трески… Что? Торт? Какой там торт? За ним надо стоять с утра… это кому делать нечего… Ну да, муж… На одну зарплату разве сейчас проживешь…
…Сижу, слушаю, думаю о своем. Конечно, ТАКИЕ ЛЮДИ ей уже позвонили. Они ей уже все сказали. Теперь начнется сказка про белого бычка. Она спросит, зачем я самовольно вселился. Я ей скажу, что не самовольно, что есть решение собрания, вот у меня выписка из протокола. Ее, разумеется, выписка не интересует, ее интересует ордер. Нет ордера – выселяйтесь. Ей-то что. У нее вон праздник… Она думает, как бы чего достать… А тут… И ничего, естественно, не докажешь… Какая противная баба… Все они такие, все они одним миром мазаны… Я ей скажу: вы прокурор, вы должны следить за соблюдением законов, а вы…
– Ну что? – положив трубку, она смотрит на меня с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. – Значит, въехали самовольно в чужую квартиру?
– Да как вам сказать, – бормочу я, понимая заранее, что все объяснения лишни. – Не совсем в чужую и не совсем самовольно.
Иронически улыбаясь, она кивает головой. Естественно, ничего другого она и не ожидала услышать. Еще не было здесь ни одного самовольщика, который не доказывал бы, что он прав.
– Ну, рассказывайте, как было дело.
Рассказываю и вижу по ее глазам: ей это неинтересно. У нее свои заботы. Ей нужно решить практически. Если выселять, то сегодня. С завтрашнего дня начинаются праздники, милиции будет некогда возиться, и понятых не найдешь. Небось нарочно рассчитал так под праздник. Праздник четыре дня. Четыре дня он будет жить в чужой квартире, четыре дня будет нарушаться закон. Нет, этого допустить нельзя, нужно принимать срочные меры, потому что в кулинарии напротив дают филе из чиновника… Тьфу! Черт, совсем задурил голову! Она поднимает невидящие глаза:
– Какой чиновник?
– У нас в кооперативе, – терпеливо повторяю я, – завелся один чиновник.
– При чем здесь чиновник? Меня он совершенно не интересует.
Еще бы!
– Если вы хотите знать обстоятельства, вам нужно знать про чиновника. Дело в том, что он занимает важный пост в Государственном комитете, и, пользуясь своим положением…
– Я вам объясняю: меня совершенно не интересует чиновник. Я вас спрашиваю, вселились вы в квартиру шестьдесят шесть?
– Вселился.
– Ну вот.
– Но не самовольно.
– А вот здесь написано, что самовольно.
– А там написано, что эту квартиру мне дало общее собрание?
– Гм… – проглядывает еще раз письмо. – Нет, не написано.
– В таком случае, прошу вас ознакомиться с этим документом.
Протягиваю ей бумажку. Помпрокурора читает. Выписка из протокола общего собрания [8]. Слушали, постановили предоставить Войновичу… Круглая печать…
– Мда… Это меняет дело. Одну минуточку. – Она придвигает к себе телефон, набирает номер. -.Сергей Дмитриевич, тут к нам пришло письмо из кооператива «Московский писатель» о незаконном вселении. Да, знаете? Но товарищ представил выписку из протокола собрания. Что? Не было кворума? Так соберите кворум, а пока я дать санкцию на выселение не могу. Что? Письмо товарища Промыслова? Я все понимаю, но при всем уважении к товарищу Промыслову участвовать в нарушении закона никак не могу. Все, с этим делом покончено. С наступающим. Спасибо. – Она кладет трубку, поворачивается ко мне: – Ну вот, вы все слышали. У меня пока нет оснований для вашего выселения. Так что идите воюйте дальше. Всего хорошего.
Уф-ф-ф! Наконец-то сумерки рассеиваются. Наконец-то я нашел официальное лицо, которое не забыло, что существуют законы. Какая милая, какая обаятельная женщина! И как здорово она отбрила этого Бударина: «Все, с этим вопросом покончено». И никаких гвоздей. Участвовать в нарушении закона она не может. При всем уважении к товарищу Промыслову.
Мы дошли до точки, после которой сюжет нашего увлекательного повествования разветвляется. Впрочем, обе ветви не отходят далеко друг от друга и идут рядом и переплетаются между собою. Первая ветвь – это продолжение нашей борьбы за квартиру № 66 (она еще отнюдь не завершена). Вторая посвящена описанию процесса отстранения председателя Турганова от власти, процесса, который, как мы теперь знаем, называется процессом импичмента. Вот опять нам пришло на ум «уотергейтское дело».
Кто из нас, следивших за его перипетиями по передачам зарубежного радио, не приходил в изумление! Боже мой, из-за чего весь сыр-бор? Президент величайшей страны собирался кого-то подслушать. Всего-навсего. Мы, выросшие в иных условиях, даже не можем понять толком, что тут такого. Мы и не знали, что за такую ерунду нужно снимать с поста главу государства. Если не хотите, чтобы вас подслушивали, накройте телефон подушкой, включите радио, выйдите в ватерклозет, разговаривайте шепотом при шуме спускаемой одновременно воды, еще лучше пользуйтесь для общения карандашом и бумагой, а результат общения сожгите, пепел разотрите в порошок и развейте по ветру. А уж вся эта катавасия с магнитофонными пленками вообще ни в какие ворота не лезет. Да был бы президентом Соединенных Штатов не Никсон, а наш председатель Турганов, он эти пленки стер бы ко всем чертям или поджег бы вместе с помещением, в котором они находились! Однако и на своем пути он проявил немалую изобретательность по части мелких махинаций.
