отказавшихся платить расстреляли. Расстрелы продолжались до утра 15 января. Всего было расстреляно 50 человек.
В результате основные участники подавления выступления в д. Семеновской, в том числе председатель уездной ЧК Н. И. Михельсон, сергачский военный комиссар М. И. Санаев, член учредвычкома И. Алиев были преданы суду. Допрошенные на предварительном следствии Михельсон и Санаев, не отрицая факта расстрела 50 человек и наложения контрибуции, объяснили, что восстание было необходимо ликвидировать решительными мерами: настроение семеновских граждан было явно контрреволюционное и, если бы не был применен способ быстрой расправы, восстание могло охватить много сел.
Свою роль в деле подавления восстания сыграла и телеграмма председателя Нижегородской ГубЧК К. Воробьева, в которой предписывалось: «…немедленно мобилизуйте всех коммунистов и подавите выступление виновных расстреливайте без пощады на глазах толпы…».
Между тем, в сентябре – ноябре 1919 г. в Сергачское дело вмешались партия и В. И. Ленин. Нижегородский губернский комитет РКП(б) постановил 18 ноября прекратить дело, а лидер большевиков рассматривал описываемые события как проявление классовой борьбы. В результате на заседании губернского ревтрибунала от 3 декабря к Санаеву, Михельсону и Алиеву была применена амнистия от 5 ноября 1919 г., и дело было прекращено.
Такая политика центральной власти по отношению к злоупотреблениям чекистов против классовых врагов бросается в глаза особенно на фоне незаконных действий, но уже в отношении представителей крестьян и рабочих. В ночь с 16 на 17 октября 1918 г. по постановлению Калужской ГубЧК были расстреляны 4 красноармейца 1-го Калужского отдельного пехотного батальона Корпуса войск ВЧК за «вооруженное неоднократное вымогательство денег у крестьян» [144]. В Омске секретных агентов Особого отдела Н.С. Баранова, М. И. Мохова и Е.И. Пилючина за производство самочинных обысков и конфискацию денег приговорили к различным срокам тюремного заключения.
Заметное влияние на становление репрессивной политики молодого государства оказало развитие советского уголовного права. Декретом СНК «О суде» была учреждена система советских судов, основу которой составляли новое законодательство, а также «революционная совесть и правосознание» [145]. Столь неопределенная трактовка в построении основ судебной системы породила массу кривотолков и злоупотреблений. К тому же определяющую роль сыграл тот факт, что в советском законодательстве состав преступления по контрреволюционным действиям был определен в ст. 57 Уголовного кодекса РСФСР, принятого только в 1922 г. [146] Отсутствие состава преступления по контрреволюционным делам, на практике привело к господству субъективизма, когда определяющим вину доказательством считалось принадлежность обвиняемого к буржуазному и старому господствующему классу. При этом бросается в глаза появление Декрета СНК от 22 июля 1918 г. «О борьбе со спекуляцией», в котором были определен и состав преступления, и санкция [147]. Это указывает на определенный вектор в государственно-правовой политике большевиков. К тому же отсутствие нормального правового регулирования террора привело к тому, что грань между «свой» и «чужой» была призрачной и зависела от конкретных людей.
На ситуацию с влиянием права на общество и политику органов ВЧК проливает свет и история с собственностью привилегированных классов царской России. Советская власть изымала из собственности этих классов не только предприятия, фабрики, заводы и магазины, но и предметы роскоши. В этом отношении определенный интерес для понимания происходящего в обществе имеет вопрос с конфискацией драгоценных металлов. Дело в том, что постановление Высшего совета народного хозяйства от 12 января 1918 г. «О золоте и платине» устанавливало монополию государства на золото и платину весом свыше 16 золотников (68,256 гр), а Декрет СНК от 22 июля 1918 г. «О борьбе со спекуляцией» вводил наказание за их сбыт, скупку или хранение в виде лишения свободы на срок не ниже 10 лет [148]. Такая правовая регламентация привела к тому, что среди ведомостей ЧК о сдаче конфискованных вещей в Народный банк числятся не только предметы роскоши, но и ордена [149]. Так, Екатеринославская ГубЧК сдала в Народный банк в мае 1919 г. 8 Георгиевских крестов, а также ордена Анны и Станислава. Дело доходило до парадоксальных ситуаций. Чекисты конфисковали у А. А. Брусилова бриллиантовую георгиевскую шашку, полученную им в награду за победу в 1916 г. армий Юго-Западного фронта. Более того, в условиях продовольственного кризиса большевики ввели монополию на отдельные продовольственные товары. Конфискация заградотрядами на железных дорогах, чекистами, милицией, да и воинскими частями излишков продуктов, которая в некоторых случаях доходила до абсурда, также не способствовала мирным процессам в обществе.
Очевидно, что существенное влияние на репрессивную политику оказало наличие всеобъемлющего антагонизма в русском обществе. К особенностям репрессивной политики можно отнести сведение счетов и крайнюю жестокость террора, а также массовость и огульность. Многие революционеры, пострадавшие в царское время, мстили своим обидчикам, да и сами чекисты не прочь были поквитаться с представителями царской охранки. К примеру, в Сергиево-Посадской ЧК рассматривалось дело И.Ф. Латышева, который, будучи старшиной Морозовской волости крестьян Троицких слобод, подал донос местному полицмейстеру на Д. И. Донского как на революционера. В 1906 г. в результате этого доноса Донскому было предписано сменить место жительства. В декабре 1919 г. Сергиево-Посадская ЧК приговорила И. Ф. Латышева к заключению в концентрационный лагерь [150].
Таких примеров было достаточно в каждой губернии. В Царицынской ГубЧК расстреляли бывшего надзирателя французского завода А. П. Рогова как бывшего служителя царизма. В этой непримиримой борьбе случалось, что чекисты явно перегибали палку. Так, сотрудники Вятской ЧК жесточайшим образом расправились с бывшими тюремными надзирателями. Тех, кто выжил после расстрела, добивали прикладами и рубили шашками [151]. Это случай свидетельствует о таком последствии антагонизма в обществе, как крайняя жестокость. Причем она была и в среде белых, которые, не менее жестоко пытали красноармейцев.
Самосуд в первое время был достаточно распространенным явлением для общества [152]. В этом отношении уместны слова Ф. Э. Дзержинского в записке о цели создания ВЧК и ее работе с 1917 г. по 1922 г. о том, что «веками накопленное возмущение и ненависть пролетариата по отношению к классу угнетателей и защитников капиталистического строя выльется в ряд безсистемных правовых эпизодов, когда разбушевавшаяся стихия народного гнева будет сметать не только своих врагов, но и друзей, не только вредный и враждебный элемент, но и государственно полезный, я проектировал систематизацию карательного аппарата революционной власти…» [153]. Слова председателя ВЧК косвенно подтверждает статистика, согласно которой большинство дел передавалось чекистам по подследственности и в целом ряде случаев заводилось на основании сообщений от населения.
В этом противостоянии нельзя снимать со счетов роль личности, когда в условиях господства принципа революционной законности оказывал значительное влияние на репрессивную политику. Дело в том,
