Гитлер не согласился, что дирижабль был великим изобретением. Я спросил, был ли он на борту хоть одного из них.
– Нет, – ответил он после секундного раздумья. – И никогда не поднимусь на его борт. В целом, – развил он свою мысль, – дирижабль всегда напоминал мне изобретателя, который утверждает, что нашел новое дешевое покрытие для полов, – оно великолепно смотрится, всегда блестит и никогда не изнашивается. Но он уточняет, что у него есть один недостаток. По нему нельзя ходить в обуви с каблуками на гвоздях и на пол нельзя ронять ничего тяжелого, потому что, к сожалению, он сделан из мощной взрывчатки. Нет, – повторил он, – никогда не буду иметь дело с дирижаблями.
Я проводил его до машины, и, расставаясь со мной, он пожал мне руку и коротко поблагодарил меня. Я так и не понял, остался ли он доволен или нет. Весь этот визит показался мне достаточно странным, и, откровенно говоря, смысла его я так и не понял. За все годы, что я занимался ракетами, это был первый раз, когда человек стал свидетелем, как из ракетных дюз с огромной скоростью вылетает ослепительная газовая струя, как оглушительно грохочет ее вырвавшаяся на свободу мощь, но это зрелище его не потрясло и не захватило.
По крайней мере, мы могли радоваться – все, что показывали, было в порядке и работало безукоризненно. Жаловаться было не на что.
Генерал-полковник фон Браухич и несколько других, кто присутствовал на демонстрациях, честно признались, что испытали искреннее восхищение и высоко оценили наши достижения этих нескольких лет. Тем не менее мы не думали, что нам удалось вызвать интерес Гитлера.
Я просто не мог понять, как этот человек, который всегда выказывал огромнейший интерес ко всем новым образцам оружия, который без труда разбирался в характеристиках танков или орудий и требовал, чтобы ему объяснили все технические тонкости, которого просто невозможно было уговорить покинуть полигон при стрельбах, не проявил ни интереса, ни энтузиазма во время визита к нам. Для меня так и осталось тайной, почему этот мозг, который знал ответ на любой вопрос о вооружениях, который с потрясающей точностью мог привести практически любую цифру, так и не понял истинного значения наших ракет.
Я не сомневался, что он оценил новизну работ как таковую, но их будущий смысл до него так и не дошел. В его планах не было места для наших ракет, и, что было хуже всего, он не верил, что время ракет придет. У него отсутствовало чувство прогресса техники, тогда как от этого зависела наша работа. Этот «инженерный спектакль», без сомнения, в какой-то мере восхитил его, если исходить из его замечания, что он был «великолепен». Может, поэтому он и позволил нам продолжать работу; но в то время он не смог предвидеть ни те возможности, которые открывает реализация наших планов, ни даже практическое использование гигантских ракет.
Как он отличался от импульсивного оптимистичного Геринга, который легко впадал в восторг и всегда все видел в розовом свете – и в таком состоянии постоянно попадал мимо цели! Когда несколько недель спустя для него в Куммерсдорфе устроили такую же демонстрацию, он восторженно хлопал себя по ляжкам, светился счастьем, хохотал и делал фантастические пророчества. Он тут же увлекся разнообразными предсказаниями будущих возможностей ракет для воздушных путешествий и кораблестроения, для движения по дорогам и железнодорожным путям – но реализовать их было невозможно ни при каких обстоятельствах.
Мне было очень трудно убедить его, что объемы потребления горючего делают все его фантастические замыслы совершенно неэкономичными. Когда объяснил ему, что об экономичности можно говорить лишь при скорости полета в несколько раз выше скорости звука и к тому же в практически безвоздушном пространстве, он никак не мог понять меня. Его ум, во всех прочих смыслах обладавший живым воображением, был не в состоянии выйти за пределы земной атмосферы.
Глава 7
Человек, именуемый Дегенколб
Смещение главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала фон Браухича лишило нас одного из самых полезных сторонников. В сентябре 1939 года он со всем знанием дела предвидел и четко оценивал тактические возможности нашего оружия; он и предоставил нам место в списке высших военных приоритетов. Когда весной 1940 года Гитлер вычеркнул нас из этого перечня, Браухич повторно поднял вопрос о военной важности нашей работы. Но все было тщетно. В последовавшие месяцы наши лучшие сотрудники были призваны на военную службу и перед нами замаячила возможность полной остановки работ. По моему предложению фельдмаршал, не ставя Гитлера в известность, разрешил нам отозвать из боевых частей 400 квалифицированных специалистов, инженеров, техников и рабочих для работы на Пенемюнде. Таким образом, была создана экспериментальная команда «Север», оперативный отряд, предназначенный для временной службы в тылу. Солдатам поручалась работа, соответствующая их предыдущей подготовке, но так как считалось, что они находятся в действующей армии, то даже за пределами Пенемюнде они не подчинялись гражданским властям. Высокое чувство ответственности фон Браухича и понимание ситуации, когда он пошел на этот шаг, сыграли решающее значение в продолжении нашей работы.
С 27 марта 1942 года и особенно после блистательного успеха запуска 3 октября 1942 года, пусть даже он и не вызвал никакого отклика, мы слали высшему руководству, и военному и гражданскому, один меморандум за другим, по восемь копий каждого.
Чтобы к декабрю 1943 года «А-4» дали о себе знать, мы не теряли ни минуты, планируя выпуск продукции, собирая и готовя новые команды и строя новые стартовые площадки. Для этих целей нам было необходимо иметь статус высшего приоритета в списке важнейших государственных проектов.
По слухам, которые существуют в любой армии, я знал, что на верхах, включая высшее командование, общее мнение о наших планах складывалось не в нашу пользу. Даже мой непосредственный куратор из старших офицеров начал сомневаться, смогут ли наши идеи реализоваться в полном объеме. Сам глава управления вооружений сухопутных войск генерал Бекер за два дня до самоубийства, которое он совершил из-за ссоры с Гитлером, сокрушенно заметил: «Мне остается лишь надеяться, что я не ошибся в оценке вас и вашей работы». На фоне моей неколебимой веры и убежденности было трудно выслушать эти слова, особенно когда я вспоминал о десятках рапортов, меморандумов и петиций, в которых мы тщетно просили выслушать наши требования. И пока мы не возглавим список приоритетов, не было никаких шансов, что будем получать необходимые материалы и сотрудников. А мы нуждались в производственниках, конструкторах и инженерах – и как можно скорее.
