есть полезные связи, третий исхитрился раздобыть пару автоматов – все переходило в наше распоряжение. Выходцы из Карабаха, давно живущие в Ереване, сделавшие там карьеру и занимавшие солидные должности, использовали все свои связи, чтобы помочь. Для них это означало безопасность родной деревни, родственников; они на свои деньги покупали и привозили оружие. Вообще в тот период приехать в Карабах и не привезти с собой что-то для отряда самообороны считалось непростительным грехом. А чем сильнее расшатывался Советский Союз, тем проще становилось достать оружие у военных. Начались захваты оружия и боеприпасов, иногда реальные, иногда инсценированные, – тогда уже продавалось все.
Для переброски вооружения из Армении мы использовали вертолеты. Садились они чаще всего в лесу чуть выше села Колатак, реже – у сел Ванк и Атерк. Основная площадка располагалась возле Колатак, в невероятно живописном месте долины реки Хачен. Чуть дальше этого села мягкий альпийский пейзаж сменяется более суровым, но тоже очень интересным и необычным: горы становятся высокими и скалистыми, и причудливые скалы напоминают громадные торчащие вверх редкие зубы. Когда-то, еще в советское время, это было одно из моих самых любимых мест. Я часто приезжал сюда поохотиться и порыбачить, один или с друзьями. Ставили палатки, ловили рыбу в речке. Речка кишела рыбой, хоть и некрупной: два-три человека за пару часов могли легко наловить полное ведерко на самую обычную удочку. Сюда же лет с пяти-шести я водил и старшего сына, и ему очень нравилось ночевать в палатке. Сейчас, несмотря на войну, рыба в этой реке плескалась по-прежнему, только нам было не до рыбалки.
Мне часто приходилось летать в вертолетах, где были военные грузы. Во время одной из таких поездок со мной в вертолете сидели еще несколько сельских жителей с довольно увесистыми тюками. Перегруженная машина стала терять высоту над Кельбаджаром, и пилоту пришлось посадить, а точнее, почти уронить ее прямо на узкое горное плато. Чтобы лететь дальше, требовалось срочно облегчить вертолет. Помню, как с трудом оторвал одного из мужчин от мешка муки, который тот обнимал изо всех сил. Половину тюков и ящиков вывалили на снег, вертолет снова взлетел и взял курс на Колатак. Высадив там пассажиров, он вернулся и забрал груз, предназначенный для отрядов самообороны.
* * *
Важную роль в организации сил самообороны сыграла в те годы партия «Дашнакцутюн» [42]. Настроенная на вооруженную борьбу, она активно создавала в Карабахе партийные структуры и собственные отряды, которые позднее сольются в отдельный батальон в составе Армии обороны НКР. К батальону навсегда приклеится название «дашнакский». Все действия дашнаков велись в свойственной партии атмосфере секретности с элементами фидаинского [43] романтизма – клятвой на оружии, уставе и гербе партии, и вплоть до конца 1991 года партия избегала публичной активности.
По мере того как отрядов и оружия становилось больше, росла необходимость координации военных поставок и деятельности отрядов. Требовалось упорядочить все вопросы, касающиеся безопасности. Тогда мы создали нечто вроде координационного совета, в который вошли я, Серж Саргсян, Самвел Бабаян [44], а от партии «Дашнакцутюн» – Георгий Петросян [45], Жанна Галстян и Валера Балаян [46]. Работали слаженно, раз в неделю встречались, обсуждали ситуацию и намечали дальнейшие действия. В то время между нами не возникало особых противоречий. Всем этим мы занимались в рамках «Миацума» вплоть до 1990 года, хотя формально я продолжал оставаться секретарем парткома – от этой должности меня никто не освобождал.
Но «Миацум» являлся общественной организацией, как и его предшественник – совет директоров. Структуры власти НКАО были распущены центром. Мы понимали, что нужно создавать орган, который олицетворял бы целостность Нагорного Карабаха и имел право говорить и принимать решения от имени области. И уже через месяц после создания «Миацума» мы начали большую организационную работу по учреждению Национального совета НКАО, которая завершилась 16 августа 1989 года съездом представителей населения области. Кстати, в нашей истории нечто подобное – создание народного совета – уже случалось в 20-е годы. Сейчас все происходило по тому же принципу: все административные единицы Карабаха, все районы, город Степанакерт делегировали своих представителей на народный съезд, ставший аналогом Совета народных депутатов. На съезде избрали Национальный совет из восьмидесяти человек, и двадцать человек вошли в Президиум. Председателем стал Вачаган Григорян [47], народный депутат СССР от НКАО. Выбор пал на него не случайно. Мы заранее подстраховывались: если власти вдруг пришла бы в голову идея арестовать председателя Национального совета, его депутатский статус не позволил бы это сделать. Я стал членом Президиума.
Не могу сказать, что Национальный совет заработал в полную силу именно как областной орган исполнительной власти. Скорее, через него мы выступали с различными политическими заявлениями. Наиболее значимым событием с его участием стало совместное заседание ВС Армении и НС Нагорного Карабаха, на котором было принято решение о присоединении НКАО к Армянской ССР. Произошло это в Ереване 1 декабря 1989 года, сразу после роспуска комитета Вольского. Мы понимали, что упразднением КОУ Москва умывает руки, и видели противовес ожидаемым репрессиям Баку в нашем единстве с Арменией. Я помню, как в составе делегации Национального совета Карабаха с трудом продирался сквозь огромную массу людей, собравшихся у места заседания в Ереване. Когда нас узнавали, люди тут же создавали коридор и – скандируя «Карабах, Карабах» – провожали нас во дворец. Это было очень яркое, запоминающееся эмоциональное событие – оно демонстрировало энергию национального единения с Арменией.
Очень скоро, когда начнет работать Азербайджанский оргкомитет по Карабаху, наступит совсем другой, гораздо более тяжелый период, и тогда именно в Национальном совете мы сконцентрируем реальную власть. Но, пока это время еще не наступило, в Арцахе параллельно действовали Национальный совет и Комитет особого управления – официальная власть уходящих Советов и власть неофициальная, стремившаяся защитить свою страну и обеспечить выживание ее народа.
Комитет особого управления упразднили 28 ноября 1989 года. Главной причиной его роспуска стало давление на союзную власть со стороны Азербайджана, который не мог смириться с существованием комитета. Азербайджан настаивал, что действия КОУ абсолютно неприемлемы, и обвинял Вольского в потакании сепаратистам – руководство республики считало, что именно он препятствует силовому подавлению Арцаха. В результате Азербайджан добился своего – вероятно, в Политбюро существовали разные точки зрения на происходившее, и в какой-то момент победило консервативное крыло. Возможно, слабеющая центральная власть просто уступила давлению Азербайджана и избавилась от Комитета особого управления. Был создан так называемый Республиканский комитет по НКАО, призванный заменить КОУ. Его возглавил второй секретарь ЦК КП Азербайджана Виктор Поляничко [48].
И началось самое кошмарное время.
