пилотом, я был обязан выполнять лишь один прыжок с парашютом в год. А в первый месяц космонавтской подготовки я прыгнул 70 раз. Очень быстро я стал инструктором по парашютному спорту.
Причина, по которой делался такой упор на тренировку по прыжкам, скоро стала понятна. Самые первые советские космические корабли проектировались так, что находившиеся в них космонавты, возвращаясь на Землю, должны катапультироваться на высоте примерно 400 метров и уже с этой высоты опускаться на парашюте. Все наши корабли приземлялись на твердую поверхность, в отличие от американских, которые приводнялись в океане. Более поздние варианты оснащались маленькими тормозными твердотопливными ракетными двигателями, смягчающими удар при касании, а на первых кораблях такого не было.
Человека, который каждый день контролировал и отвечал за нашу подготовку, звали Николай Петрович Каманин, это был генерал авиации, заместитель начальника Главного штаба ВВС СССР. Каманина мы знали как легендарного ветерана войны, Героя Советского Союза. Он познакомился с нами и с нашими семьями и держался демократично. Николай Петрович любил спорт, особенно охотно играл в теннис. Мы вместе с нашими женами регулярно играли двое на двое.
Главный Конструктор же представлял собой фигуру, куда более скрытую в тени. Но именно от него сильнее, чем от кого-либо, зависела наша судьба. Когда прошло полгода, нас созвали в НИИ авиационной и космической медицины в Москве и сообщили, что состоится встреча с Главным. Это известие нас взбудоражило. Помню, как увидел Королёва впервые. Я смотрел в окно и наблюдал, как он выходил из черного лимузина ЗиС-110. Ростом он был выше среднего; я не видел его лица, но заметил большую голову на короткой шее. Он шел, подняв воротник темно-синего пальто и низко опустив поля шляпы.
– Садитесь, орёлики, – произнес он, заходя в комнату, где мы ждали. Он сверился со списком и вызвал нас в алфавитном порядке, чтобы каждый из нас представился и кратко рассказал о себе.
В самом начале много спорили, кого следует отбирать для участия в космической программе. В конце концов решили, что для работы в тяжелейших условиях лучше всего подходят летчики-истребители: они обучены мгновенно реагировать на возникновение опасных ситуаций и обладают многогранными навыками – могут не только пилотировать самолет, но и выполнять роль штурмана, радиста, стрелка и бортинженера. Сергей Павлович Королёв сам был летчиком-испытателем в 1930-х годах [32]. Мы знали о нем только это, но больше практически ничего.
Когда Королёв дошел по списку до Юрия Гагарина, то, как нам показалось, сразу почувствовал к нему симпатию. Юра даже покраснел и слегка застеснялся. Королёва же это явно развеселило: в уголках его пронзительных карих глаз собрались веселые морщинки. Он отложил список, будто забыв обо всех остальных, и попросил Юрия рассказать о его детстве и о том, как он стал пилотом. Они разговаривали, может, целых 15 минут. В конце концов встреча вернулась к прежнему сценарию. Когда очередь дошла до меня, я заявил, что у меня шесть сестер и три брата.
– Вот это ваши родители постарались, – сказал он с улыбкой.
Кажется, я ему тоже понравился.
После того как Главный ушел, мы все столпились вокруг Юрия.
– Ну все, ты теперь избранник, – сказал я другу.
Прошли годы, и выяснилось, что я был прав. Королёв, покинув собрание, встретился с другими конструкторами космической техники и поведал им секрет: «Этим утром я видел красивого парня с живыми голубыми глазами, крепкого и сильного, прекрасного пилота. Этого человека мы должны отправить в космос первым».
Но лишь следующей весной Королёв смог реализовать задуманный план в отношении своего протеже. До этого советскую космонавтику постигла катастрофа. И не единожды, а дважды.
Первая трагедия тяжелым мороком легла на ранние месяцы космической программы. Она случилась 24 октября 1960 года на космодроме Байконур в далеких засушливых степях южной Республики Казахстан, где долгой зимой лежат глубокие снега, а летом стоит почти невыносимая жара и бушуют пыльные бури. Космодром строился как совершенно секретная зона, предназначенная для военных целей. (Считается, что пилот ЦРУ Гэри Пауэрс пытался сделать аэрофотоснимки Байконура, когда его самолет-шпион U-2 сбили над Уральскими горами, а его самого судили в Москве в мае 1960 года. Раскрытую суть его задания Советский Союз воспринял как глубокое оскорбление и провокацию со стороны Соединенных Штатов, а еще как знак того, что холодная война набирает обороты.)
Мы узнали о трагедии, когда с нашего аэродрома начали спешно отправлять много самолетов со срочным грузом на борту – кровью для переливания. Они летели на Байконур. Генерал Каманин немедленно собрал наш отряд и рассказал, что случилось. На испытаниях новая ракета Р-16 взорвалась. 165 человек погибли [33], в том числе главный маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения. Взрыв оказался настолько сильным, что погибших не могли опознать; останки Неделина идентифицировали только по приколотому значку Академии Генштаба. Авария не повлияла на наши тренировки напрямую – ракета предназначалась для военных целей, – но это была трагедия.
Еще через несколько месяцев случилось то, что потрясло нас всех гораздо сильнее: 23 марта 1961 года погиб один из нас – самый молодой член отряда Валентин Бондаренко.
Почти все было готово для первого полета человека в космос, запланированного на 12 апреля 1961 года. Юрий Гагарин и Герман Титов уже отбыли на Байконур для прохождения последних этапов подготовки.
23 все остальные члены отряда продолжали изоляционные испытания в сурдобарокамерах в Звездном Городке [34]. По плану они длились до 15 суток, чтобы определить параметры нашего физического и психического состояния в широко меняющихся условиях. К нашим телам крепились контактные медицинские датчики, чтобы отслеживать частоту сердцебиения, активность мозга и кровяное давление. В случае Валентина давление в камере держали пониженным, чтобы имитировать условия земной атмосферы на высоте пяти километров. Чтобы компенсировать кислородное голодание, содержание кислорода в атмосфере камеры повысили, доведя до парциального давления 430 миллиметров ртутного столба. Как и у каждого из нас, у Валентина в камере стоял маленький электронагреватель, с помощью которого он кипятил чай или разогревал еду. Он протирал кожу смоченной в спирту ваткой перед тем, как повторно присоединить снятый медицинский датчик, когда нечаянно уронил комок ваты на этот нагреватель.
Вспышка пламени в обогащенной кислородом атмосфере мгновенно превратилась в шар огня. Бедный Валентин не успел и глазом моргнуть. Его шерстяная одежда, пропитанная кислородом, превратилась во взрывчатку. После того как его вытащили из камеры, он прожил всего четыре часа. Глубокая скорбь охватила всех нас, потому что мы уже крепко подружились. После смерти Валентина эксперименты с
