Летом 1958 года нашу подводную группу пригласили участвовать в комплексной экспедиции, организованной Институтом биофизики Академии наук СССР. Экспедиция вела работы на Японском море в заливе Петра Великого. Для работы была выбрана прибрежная полоса острова Путятин. Наша группа, которую возглавил А. Мигдал, должна была помочь биологам ловить кальмаров. Вторая задача была не менее важной — заснять фильм о том, как ловят головоногих. Кроме того, мы решили снять цветной фильм о возможности развития подводного спорта на Японском море. Мы с волнением ждали посещения мест, где, как говорится, еще не ступали ласты спортсмена-подводника. Подготовка к экспедиции на Японское море началась незадолго до выезда. Мы прочитали всю имеющуюся у нас литературу о фауне и флоре Японского моря, получили консультации у биологов и ихтиологов. Сконструировали подводный бокс для широкопленочного киноаппарата КС-50. Этот киноаппарат представляет собой портативную кинокамеру с пружинным заводом. Полного завода пружины хватает только для 30 м пленки, что в дальнейшем явилось существенным недостатком для подводной съемки.
При посадке в самолет у нас оказалось много лишнего груза. Багаж принимать отказались. Мы очутились в том же положении, что и известный подводный исследователь австриец Ханс Хаас: он набил карманы свинцовыми грузиками и этим уменьшил вес багажа на 17 кг. Мы последовали его примеру. «ТУ-104» быстро доставил нас во Владивосток. Оттуда до острова Путятин мы добирались на маленьком буксире рыболовецкого комбината. Стоял пасмурный день, сеял мелкий дождь, по-местному — морось. При выходе из бухты Золотой Рог нас остановил пограничный катер. Мы приблизились к нему, и наш капитан прокричал в рупор: «Прошу добро Путятин». Через несколько минут мы услышали ответ с пограничного катера: «Даю добро Путятин».
Пристав к берегу, мы поспешили разгрузить буксир, и едва вещи экспедиции были приведены в относительный порядок, помчались на подводную экскурсию. Первое, что поразило меня — это исключительно чистая и прозрачная вода. Морской ландшафт просматривался на десятки метров. Температура воды 18–20 °C, и как нам сказали, держится на протяжении всего лета почти без колебаний.
Наши «кинооператоры» А. Мигдал и С. Капица не выпускали из рук киноаппарата и старались зафиксировать на пленку как можно больше интересных эпизодов. Им удалось снять момент, когда кальмар, помещенный в белое эмалированное ведро, мгновенно менял свою окраску и становился прозрачным. Если мы подводили темный фон, кальмар становился темно-коричневым.
Через микроскоп киноаппаратом КС-50 мы снимали изменения цвета кальмара. Аппарат не был предназначен для микросъемки, и нам пришлось сделать много приспособлений, чтобы получить микрофотографии кожи кальмара.
На сейнере Главный оператор за работой
В один из солнечных дней А. Мигдал увлекся съемкой зарослей морской капусты. Помогая ему, мы обнаружили отвесную скалу, поросшую актиниями и водорослями. Картину дополняли большие колонии морских ежей и скопления звезд. Опускаясь с киноаппаратом, мы старались снять панораму стены и показать, как меняется цвет и характер растительности морского дна с увеличением глубины. Это было важно не только для нашего фильма, но и для анализа возможностей киносъемки будущих подводных фильмов. С помощью отснятого материала в дальнейшем мы могли проанализировать, на какой глубине еще можно производить цветную киносъемку, как увеличивается освещенность снимаемого предмета за счет света, отраженного от морского дна. У этой живописной стены мы отсняли ныряние в маске и ластах, а также сбор морских звезд и перешли ко второму эпизоду нашего фильма — погружению в аквалангах.
К этому мы готовились особенно тщательно. Заправку аквалангов сжатым воздухом мы могли производить двумя способами. У нас был компрессор с бензиновым двигателем, фильтром и соединительными трубками и транспортные баллоны со сжатым воздухом под давлением 150 атм., что позволяло иметь в запасе некоторое количество сжатого воздуха и в любой момент быстро заряжать акваланги.
А. Б. Мигдал Ольга Северцева с добычей
Много времени мы уделяли подводному фотографированию. У нас было два фотобокса. Первый фотобокс представлял собой простую герметическую коробку из силумина, в которой находился фотоаппарат «Зоркий-3» с объективом «Юпитер-12». Ручки управления были выведены наружу через сальник. Конструкция оказалась простой и безотказной в работе. Этим аппаратом я сделал около двухсот подводных снимков.
Второй наш фотобокс имел более сложную конструкцию. В герметическую коробку из органического стекла толщиной в 10 мм был помещен фотоаппарат «Ленинград», там же была смонтирована электрическая схема и размещена батарея на 300 Вт для лампы-вспышки. Благодаря этому можно было снимать на больших глубинах при малой освещенности. Аркадий Мигдал фотографировал морских ежей камерой со вспышкой, а Сергей Капица фиксировал на кинопленку момент фотографирования — так начинался в нашем фильме эпизод погружения в аквалангах. Бывали случаи, когда мы попадали в сильные течения и нас относило далеко от места погружения. Страхующий в лодке внимательно следил за течением и пузырями от аквалангиста. На этой лодке всегда был запасной акваланг. Направление и скорость течения определить с берега не всегда было возможно, и море преподносило нам неожиданные сюрпризы. Однажды мы с Ольгой Северцевой попали в очень сильное течение. Под нами быстро проносилась панорама дна. Сопротивляться течению было бесполезно. Мы всплыли на поверхность, нас выносило в открытое море. К счастью, лодка вовремя пришла на помощь, и мы благополучно вернулись.
Мы привезли наши пленки — это больше двух часов — и проявили их в лабораториях Мосфильма. И тут мы допустили ошибку: все девять коробок с проявленной пленкой сразу понесли к нашим шефам — Калатозова и Урусевским — и вместе сели смотреть. Нам крутят наши пленки — и мы в полном ужасе: видим, что мы сделали все возможные ошибки, характерные для новичков. Единственное, чего нам удалось избежать, — это пленки совсем не экспонированной или экспонированной дважды, но все остальные возможные ошибки были налицо. Мы были в полном расстройстве, нам казалось, что весь труд, целый месяц работы — все коту под хвост. И тут Урусевский поворачивается, говорит: «Знаешь, Мишако, пожалуй, из этого можно сделать одну часть». Мастер увидел-таки жемчужное зерно! Потом мы поняли, что прежде чем показывать кому-нибудь материал, надо было просмотреть его самим и выкинуть треть, если не половину.
