То, что из нашей группы погибли лишь немногие, мы обязаны только тому обстоятельству, что выпускники нашей школы уже при приземлении с парашютом попадали в лапы гестапо и были убиты в концлагерях или по приговорам так называемых народных судов. Только это побудило руководство КПГ в изгнании не приносить более бессмысленных жертв. В результате курсантам немецкой группы после роспуска школы не пришлось прыгать с парашютом над Германией. Некоторых направили выполнять задания в Советскую Армию или к партизанам. Памятник в Польше нашим однокашникам Руди и Зеппу, направлявшимся в Брес-лау, свидетельствует о серьезности тех заданий, которые мы были готовы выполнять.
Парадоксом жизни сталинского времени представляется, что немецко-еврейский эмигрант Вольфганг, мать которого была осуждена за «контрреволюционную троцкистскую деятельность» и долгие годы после окончания войны прожила в лагере и в ссылке, закончил институт и прошел школу Коминтерна, предназначенную для особенно надежных молодых коммунистов, и что именно он после двух промежуточных лет в Москве единственным из курсантов этой элитной школы Коминтерна сопровождал Вальтера Ульбрихта в первой группе функционеров, возвращающихся в Германию.
Из каких соображений, неизвестно, но нас троих с точки зрения Москвы считали достойными высокого призвания. Так, после окончания курса обучения нас направили работать в непосредственной близости от руководящего центра КПГ в изгнании. Вольфганг попал в редакцию радиостанции Национального комитета «Свободная Германия», Гельмут и я были посланы в здание на окраине Москвы, носившее таинственное название «Институт 205».
В этом здании вплоть до роспуска в 1943 году находился Коминтерн. Под его крышей работали радиостанции различных коммунистических партий, которые теперь оказались без прикрытия: Георгий Димитров, до того времени бывший Генеральным секретарем Коминтерна, перешел на работу в Центральный Комитет ВКП(б).
Наше радио называлось «Немецкая народная радиостанция, голос национального движения за мир». Наша станция, как и другие, вещавшие оттуда на языках стран, занятых вермахтом, создавали видимость того, что мы работаем нелегально в каждой из тех стран, для которых предназначались наши передачи. Уже во время гражданской войны в Испании использовался этот метод. Тогда немецкоязычный передатчик, руководимый КПГ, можно было слушать на волне 29,8 метра.
Для нас с Гельмутом в работе для этой радиостанции нашли применение знания по созданию фиктивных групп сопротивления и комитетов движения за мир. В отличие от большинства других станций, которые передавали ориентировки для действительно существовавших в этих странах организаций сопротивления, таких возможностей в Германии, страдавшей под диктатурой Гитлера, давно уже не было. И все же установки московского руководства в изгнании для наших передач имели значение для деятельности трудно выявляемого, но все же существовавшего антифашистского сопротивления.
Мы, молодые стажеры, сначала должны были освоить работу дикторов и редакторов, составлять тексты своих передач на немецком языке, учились и осваивали искусство политической журналистики у целого ряда опытных немецких журналистов, работавших на этом радио.
Вместе с этими старшими коллегами мы принимали участие в еженедельных заседаниях, проходивших в кабинете будущего президента ГДР Вильгельма Пика в эмигрантской гостинице «Люкс». Там мы познакомились не только с Вильгельмом Пиком, но и с Вальтером Ульбрихтом, Антоном Аккерманом и Вильгельмом Флорином. Порядок наших заседаний не имел регламента: свободно обсуждались актуальные тогда темы, шли дискуссии и высказывались противоположные мнения по материалам передач.
Этот метод использовался и в первые послевоенные годы, по крайней мере на радио Берлина, на котором я трудился после возвращения в Германию. Лишь позже аппарат Центрального Комитета ввел практику, по которой редакторы должны принимать указания без обсуждения - это правило соответственно стало обязательным по всем ступеням лестницы до самого низа.
В Берлин я приехал с группой, вылетевшей сразу после группы Ульбрихта, в которой в числе сопровождавших был Вольфганг. Гельмут попал в Дрезден вместе с Германом Матерном, другим лицом из числа руководящих коммунистов, бывших в эмиграции. После этого мы, каждый на своем месте, были так втянуты в гущу событий тех лет и заданий, что наши контакты на время прервались.
Хотя родители Гельмута не были связаны с коммунистической эмиграцией, а как советские граждане состояли на службе советской власти, он вернулся в Германию как сын эмигрантов. Его родной отец находился еще в ссылке, мать умерла в сибирском Томске в 1944 году, куда их, как немцев, переселили вместе с отчимом Гельмута. Когда она была при смерти, Гельмут, в порядке исключения, получил с нашего совместного места работы разрешение на поездку в Томск. Мать он уже не застал в живых. Отчим в более поздние годы имел возможность вернуться в Германию, однако предпочел остаться в Сибири. У него было там много выставок, он женился еще два раза, пережил обеих жен и умер в 1984 году. Как художник он оказал сильное влияние на художественный вкус Гельмута.
Новую встречу с Германией мы пережили в разных местах и по-разному, однако чувства вернувшихся из Советского Союза детей немецких эмигрантов наверняка были довольно похожими. Для нескольких десятков из нас Советский Союз стал второй Родиной, многие, подобно моему брату Конраду, офицерами с Красной Армией прошли свой путь в Германию через опустошенные города и деревни и стали свидетелями преступлений немцев, совершенных во имя Германии. Наши чувства были расколоты: мы пришли как немцы вместе с Красной Армией, но большинством немцев вовсе не воспринимались как освободители. Мы пропагандировали антифашистское мышление и многократно наталкивались на глухое непонимание. Нашему предприятию отнюдь не способствовали внешние обстоятельства - ландшафт развалин немецких городов, голод и духовное опустошение народа.
Гельмут вспоминает, как он вместе с другими членами своей группы остановился в Радебойле и как они в ожидании направления на работу в первые дни бродили по Дрездену, центр которого был превращен в сплошное поле обломков. В теплые дни явно чувствовался трупный запах, проникавший из-под обломков зданий.
Его опыт, приобретенный на «Народном радио», был учтен, и он должен был теперь начать работать в «Зексише Фольксцайтунг». Поскольку создание газеты задерживалось, его направили, как и других наших ровесников, которые одинаково хорошо владели русским и немецким языками, на помощь советским военным комендантам. Так, он ездил по Саксонии в автомобиле с громкоговорителями и читал приказы военных властей для населения и разъяснял наши представления о дальнейшем развитии антифашистско-демократических порядков. При этом он получил возможность поближе узнать настроения населения и менталитет людей, которые стали теперь его соотечественниками.
