Сам капитан подготовил для Салона 1873 года акварели, одна представляла собой вид Военной школы, другая изображала парадную лестницу той же школы. И та и другая были приняты в Салон. Напротив, картина Ренуара была отклонена. Капитан Дарра сочувственно вздыхал: «Я ведь Вам говорил! Ах, если бы Вы только меня послушали!» Годом ранее члены жюри упрекали Ренуара в явном подражании Делакруа. На этот раз влияние Делакруа ограничивалось, возможно, только фреской Делакруа в церкви Сен-Сюльпис с изображением лошади, изгоняющей Гелиодора из Храма…65 Вероятно, чтобы быть принятым в Салон, нужно было последовать примеру Каролюса-Дюрана, в своей картине «На берегу моря; Софи Круазетт на лошади» покрывшего лошадь роскошной попоной… Увидев такую лошадь, несомненно, жюри удовлетворено, критика аплодирует, а публика млеет от восторга. Ренуар успокоился, когда услышал злое суждение своего друга Жоржа Ривьера по поводу Каролюса. По его мнению, тот «подражал манере Веласкеса, подобно Ньюверкерку, надевшему доспехи Франциска I на бал в Тюильри».
Тем не менее жюри было настолько обеспокоено возмущением художников, что власти Третьей республики вынуждены были ещё раз согласиться на открытие в 1873 году Салона отверженных, как сделал это император Наполеон III десятью годами ранее. Картина «Утренняя верховая прогулка в Булонском лесу» была представлена там под номером 90, а портрет, написанный Ренуаром, под номером 91. Если его полотна не будут проданы, по крайней мере, их увидят…
Летом 1873 года Ренуар снова гостит у Моне в Аржантее несколько недель. Друзья пишут вместе. Но на этот раз они больше не работают бок о бок, а устанавливают свои мольберты в разных местах. В результате Ренуар смог запечатлеть Моне, рисующего свой сад и цветник георгинов. Моне пишет пейзаж, а Ренуар — пейзаж с фигурой. Теперь один из них пейзажист, а другой — «художник фигур». Таким образом, они могли не быть соперниками… Об этом свидетельствуют также ещё один портрет Моне, склонившегося над романом, и новый портрет его жены Камиллы, в голубом платье, читающей, на фоне стены с развешанными на ней японскими веерами. Было ясно, что эти портреты нелегко будет продать, и так же трудно было предположить, что их примет жюри Салона. Возможно, в ходе бесед Моне упоминал о проекте, который они с Базилем задумали перед войной. В одном из писем матери Базиль упоминает о нём: «Я больше не буду представлять жюри свои работы. Нелепо, когда ты знаешь, что ты не глупец, подвергаться капризам администрации. Особенно, когда не претендуешь ни на медали, ни на премии. Уверяю Вас, что дюжина молодых талантливых художников думает так же, как и я. Поэтому мы решили арендовать каждый год большую мастерскую, где мы сможем выставлять свои работы в таком количестве, в каком нам хотелось бы. Мы пригласим тех художников, которые нам нравятся, присылать нам свои картины. Курбе, Коро, Диас, Добиньи и многие другие, кого Вы, возможно, не знаете, обещали нам предоставить работы, все они поддерживают нашу идею. Вместе с ними и с Моне, который сильнее их, вместе взятых, мы уверены в успехе. Вы увидите, что о нас будут говорить».
Но в данный момент лишь немногие решались говорить о них… Одним из этих смельчаков был Дега. Осенью, когда Мане представил ему одного из своих друзей, Теодора Дюре, Дега так лестно отзывался о Ренуаре, что Дюре пожелал увидеть его работы. Ренуар препроводил его к одному торговцу картинами на улице Ла Брюер, где хранилось несколько его полотен. Там Дюре вскоре купил «Летом; этюд», названный «Цыганка», а в мастерской на улице Нотр-Дам-де-Шан приобрёл ещё «Лизу с зонтиком», заплатив 400 франков за первую картину и 1200 за вторую.
Несмотря на продажу картин, Ренуар отказался заплатить владельцу мастерской на улице Нотр-Дам-де-Шан свой долг в 700 франков. Он решил, что лучше отложить часть денег для аванса и переехать, оставив в залог свои работы. Уже не первый раз Ренуар оставлял таким образом свои холсты. Это несколько усмиряло злость хозяев, которые не сомневались, что художник сделает всё возможное, чтобы забрать свои работы в течение недель, возможно, месяцев…
Ренуар покинул левый берег Сены. Это не вызвало сильных огорчений. «Много воспоминаний, в самом деле, связывают меня с левым берегом; но интуитивно я чувствовал опасность того, что моя живопись может пропитаться этой несколько специфической атмосферой, которую так метко определил Дега, когда сказал о Фантен-Латуре: “Да, несомненно, то, что он делает, очень хорошо. Но как жаль, что это несколько отдаёт левым берегом!” Быть представителем “левого берега” означало, что тебе недостаёт строгости и настойчивости, что ты слишком легко переключаешься на путь наименьшего сопротивления». Вместе с Эдмоном Огюст снимает квартиру в доме 35 на улице Сен-Жорж, в девятом округе. Отсюда всего два шага до «Новых Афин».
Обстановка в новом жилище скудная. Один из фасадов, обращённый на запад, полностью застеклён. Холщовая портьера позволяет получать рассеянный свет, когда это необходимо. У стен, оклеенных светло-серыми бумажными обоями, стоят мольберты, несколько плетёных стульев, два низких кресла, диван. Одно кресло обито «репсом с цветами, очень выгоревшими», другое покрыто «тканью непонятного цвета». Белый деревянный стол завален тюбиками краски, кистями, палитрами, бутылками с растворителем или маслом, разноцветными тряпками. Рабочий день прерывается только быстрым обедом в молочном кафе Камиллы, расположенном напротив. А к вечеру приходят друзья. Порой они решают отправиться на площадь Вогезов; там по средам Альфонс Доде организует вечера, где принимает парижскую элиту. Реже они посещают «Комеди Франсез», где идёт комедия Альфреда Мюссе. Жорж Ривьер не удивлён, что его друг так восхищается этим театром. По его мнению, это свидетельствует о «жизнерадостном нраве Ренуара», ведь в театральных представлениях «та же доброжелательность, та же фантазия, та же лёгкость». Это общение с друзьями было важно для Ренуара. Хотя в мастерской на улице Сен-Жорж они не намеревались создать «узкий литературный или артистический кружок», у них были одни вкусы, они поддерживали одни тенденции. И их горячие дискуссии были продуктивны…
В круг его друзей входили Франк-Лами, Кордей, Лестрингез, его сослуживец по Министерству внутренних дел Эммануэль Шабрие, мечтавший покинуть административную работу, Поль Лот, окружённый легендами после его побега из прусской казармы, Поль Арен66 и Форен. Они вновь обсуждали необходимость отделиться от Салона. Ренуар, несмотря на их аргументы, был не до конца убеждён в этом. Поэтому не случайно в статье, опубликованной 5 мая 1873 года в «Авенир насьональ» по поводу проекта создания Анонимного кооперативного общества художников, писатель Поль Алексис не упоминает его имени. Ренуар продолжал считать, что, несмотря на унизительные отказы, которые он получал, Салон оставался лучшей возможностью добиться известности. Но если, в конце концов, в «Новых Афинах» на площади Пигаль или в Аржантее у Моне они решат выставлять свои картины в другом месте, он присоединится к остальным…
