В проходной я застал небольшую группу заключенных и вместе с ними переступил линию ворот.
Все уже было позади.
Нас выпускали из зоны группами по сто человек и так, сотнями, отводили под спецконвоем в тундру. Меня на проходной, на удивление, не отделили от остальных заключенных, и я пошел со своей сотней до Горстроя, так как ближе вся тундра была покрыта людьми.
Нам дали команду садиться. Но недолго мы просидели. Нашим конвоирам была дана команда поднять нас и привести назад. Мы вышли на дорогу, которая вела от Горстроя к нашему лагерю. Когда до проходной осталось около пятидесяти метров, нас снова посадили на землю. Мы сели на землю и, отмахиваясь от назойливых комаров, стали осматриваться вокруг.
Вся тундра была покрыта заключенными и конвоирами. Около проходной стоит Кузнецов со своей группой. Пред ним стараются выслужиться дачники, которых привезли сюда специально для расправы с нами. Когда им в руки попал Ткаченко, полковник Михайлов приказал им: «Ребята, дайте ему, это тот, кто ударил меня камнем!». Дачники убили Ткаченко… Мы видим, как они бьют и пинают людей ногами, как никто даже не пробует защищаться, потому что за дачниками стоит наготове конвой.
Начал накрапывать дождь. Рядом со мной сидел один чех, который имел с собой резиновый плащ. Мы накрылись им с головой и больше ничего не видели. Наконец слышим, как к нашей сотне кто-то подошел и спрашивает: «Где-то у вас должен быть Грицяк!» Чех толкнул меня локтем и прошептал: «Молчи, не откликайся!».
Потом дождь прекратился, и мы открылись. К нам приблизился генерал Семенов и узнал меня.
— Ну, Грицяк, — удовлетворенно забубнил он, — вставай, вставай! Закончилось твое правление. Вставай. — И к какому-то сержанту: — Сержант, выделить конвой!
Я поднялся и отошел в сторону от своей сотни; подошли два конвоира.
— Взять его под стражу! — властно командует Семенов.
Конвоиры стоят молча и с явным удивлением смотрят на меня.
— Ведите его к столам! — дальше командует Семенов.
Конвоиры, словно завороженные, стоят и не двигаются.
— Ведите его, я вам говорю! — повторил свою команду Семенов.
Конвоиры продолжают молчать.
— Ну, хорошо, — рассвирепел Семенов, — иди за мной!
Он подвел меня к столам, расставленным посреди дороги, за которыми сидели вольнонаемные женщины.
— Вам его формуляр нужен? — спрашивает он у женщин.
— Ох! — воскликнули удивленные женщины. — Да ведь это Грицяк, Грицяк!
— А, — недовольно пробурчал Семенов, — значит, вы его знаете?
(Формуляр — это особенная учетная карточка заключенного, словно его паспорт. Куда бы ни направляли заключенного, за ним всегда следует его формуляр).
«Если мой формуляр уже не нужен, — подумал я, — наверное, меня расстреляют сейчас среди тундры для острастки других заключенных».
Когда женщины отложили мой формуляр из картотеки в сторону, Семенов приказал конвоирам увести меня в тундру. И снова конвоиры стали словно очарованные. Они не проявили ни малейшей инициативы по выполнению приказа. Рассвирепевший Семенов снова пошел первым, я — за ним, а за мной — конвоиры.
— Садись здесь, — указал место генерал.
Я выбрал сухую кочку и сел на нее, отгоняя от лица комаров.
— Конвоиры, не разрешайте ему отгонять комаров, пусть его грызут! — приказал конвоирам генерал и куда-то ушел.
На дороге появился автомобиль, оборудованный для перевозки заключенных. Какой-то офицер крикнул конвоирам, чтобы вели меня к машине. Возле машины надзиратели обыскали меня и отобрали ложку из нержавеющей стали. Других каких-либо опасных предметов у меня не обнаружили.
Я сел на дно кузова, упершись плечом о щит, за которым стояли конвоиры. Через некоторое время привели еще трех заключенных: Ивана Стригина, Ивана Ходневича и Владимира Русинова.
К конвоирам подошел офицер и сказал:
— Ну, давайте их теперь в зону, пусть попрощаются с народом!
Под народом он подразумевал, по-видимому, дачников, кроме них в зоне никого не было.
Машина задним ходом подъехала к зоне и перед проходной остановилась.
— Принимайте подарок! — с неприкрытым злорадством крикнули нам надзиратели, волоча по земле к машине избитого до бесчувствия Владимира Недоросткова.
Я взял Недоросткова на свои колени и легко обнял руками. Он был так избит, что уже сам сидеть не мог… Кто-то там еще крикнул:
— Давайте и этих сюда, пусть и они попрощаются!
Но борт машины закрыли, и машина двинулась вперед.
— Куда мы едем? — шепотом спросил меня Стригин.
Я оглянулся; конвоиры не сделали ни одного замечания.
— Вижу только Шмидтиху, — отвечаю.
Едем дальше. Я снова осматриваюсь, и снова — Шмидтиха, только уже большая, грозная и значительно ближе к нам. Далее машина сделала поворот, другой. Осматриваюсь, и снова — Шмидтиха.
Гора им. Шмидта, возле которой разместился Норильск, имела печальную славу из-за того, что у ее подножья расположилось огромное кладбище, точнее, место захоронения норильских заключенных. Слово Шмидтиха — так называли эту гору — стало синонимом смерти. «Пойти под Шмидтиху» означало — умереть; «Я тебя на Шмидтиху загоню» — я тебя убью и т.п.
Захоронение трупов под Шмидтихой происходило так: после смерти заключенного его раздевают, делают вскрытие и — в «деревянный бушлат», в котором вывозят за проходную. Там конвой проверяет, точно ли это труп и, для полной уверенности, пробивает металлическим прутом череп. После такой тщательной проверки труп уже везут на Шмидтиху.
В 1948 году, когда заключенные 4-го лаготделения строили Медеплавильный завод, им цинично пообещали, что ударников труда будут закапывать после смерти не голыми, как других, а в нижнем белье. Но, был ли хотя бы один случай выполнения обещания, никто не знает.
Мы знаем только то, что люди умирали и умирали без конца, и для того, чтобы их всех закопать в вечной мерзлоте под Шмидтихой, нужно было содержать огромное количество непродуктивной рабочей силы. Поэтому однажды летом там было выкопано экскаваторами и бульдозерами двадцать огромных двадцатиметровых ям, чтобы без всяких хлопот сбрасывать туда трупы на протяжении многих лет. Но в расчетах ошиблись: четыреста метров ямы заполнили трупами всего за два года!
Вот такая она, гора Шмидта! Жаль только, что об этой горе в Украинской Советской энциклопедии нет ни одной строчки.
А нас везут все ближе и ближе к этой грозной горе. Наконец привезли во двор небольшой тюрьмы, которую в Норильске называли «ямой». Мы пока сидим на земле и рассматриваем свое будущее жилище. Это небольшая, барачного типа, очень мрачная тюрьма. О ней издавна ходила недобрая слава. Здесь закончили свой жизненный путь тысячи людей. Теперь она должна стать местом расправы над участниками Норильского восстания. И не случайно начальником ее назначили, не кого ни будь, а старшего лейтенанта Ширяева, а его заместителем — старшину Бейнера! Нам сказали, что они оба сидят в тюрьме, и теперь оказалось, что они вправду сидели здесь и ожидали нас.
