Я принимал самое активное участие в работе у этой пушки. Подавал снаряды, свинчивал колпачки, а затем выскочил вперед с биноклем и стал корректировать огонь по разрывам, передавал команды: "Прицел больше 2; правее — 0-20" и так далее — пока не охрип. Вся краска у ствола нашей пушки сгорела, от нее поднимался дым, до того она перегрелась, и я вынужден был запретить дальнейшую стрельбу, чтобы не разорвало ствол или еще что-либо. Среди разрывов вражеских снарядов и свиста пуль мы тронулись вниз по склону и замаскировались в лощине.
В этом же бою я отремонтировал еще одну пушку, устранил в ней полученную неисправность. Мне было очень приятно сознавать, что, не случись я в этом бою вместе с пушками, то две из них не смогли бы полностью сыграть свою роль в разгроме немцев за станицей Раевской, ибо, хотя полученные неисправности были самые обыкновенные, но народ у нас, хотя и боевой, но в отношении техники малограмотный. Я хотя и учил их не раз, как и что нужно сделать, однако, как какая мелочь случится, они становятся в тупик. (Не все, конечно, такие.) Поэтому приходится в боях быть всегда с ними вместе или в непосредственной близости.
Я хотел идти посмотреть результаты нашей работенки, но потом соблазнился близлежащим виноградником и, взяв с собой плащ-палатку, подался туда со своим старшиной. Это лакомство могло мне стоить дорого, так как местность обстреливалась и была заминирована. В этих местах потом подорвались на мине наш командир батареи л-т Степичев и командир орудия л-т Букетов, оба насмерть.
Итак, мы залезли в виноградник. Что это было за чудо! Он совершенно был не тронут. Винограда было удивительное изобилие, и он был уже спелый. Выбирая самый лучший, мы со старшиной сожрали его огромное количество, а затем, когда уже больше внутрь нельзя было натолкать ничего, мы расстелили плащ-палатку, и всего с нескольких кустов нарвали целую гору, и, взвалив все это на спины, вернулись к нашим товарищам с угощением. Между прочим, я много раз замечал, что, сколько ни съешь винограду, никогда от него не заболит брюхо.
К вечеру я вернулся в Раевскую, где были машины, требовавшие моего осмотра, и, кончив дело, напился, как сапожник, великолепного виноградного самогона. Он очень чистый, вкусный и крепкий. И опьянение от него какое-то особенное, приятное. Тем более, что я всю предыдущую ночь и весь день провел на ногах, в энергичной деятельности.
Анапа
В самой Анапе боя почти не было. Она, правда, изрядно пострадала, частично из-за того, что немцы в ней кое-что повзрывали, частично от бомбежки, так как наши самолеты изрядно бомбили в ней немцев. В Анапе я пробыл, кажется, всего один день, а затем выехал дальше, в станицу Благовещенскую, где продолжалось преследование врага, отходившего к Таманскому полуострову.
Бугазская коса
Это узкая песчаная наносная гряда. Длиной она километров 8. Ширина ее где 50 метров, где 70 — не больше. Справа — Бугазский лиман, слева — море. Коса эта западным своим концом упирается в довольно высокий холм, идущий поперек ее. На гребне этого холма — маленькая деревушка — Веселовка. Немецкая оборона располагалась по этому холму, что давало им огромное естественное преимущество.
Свое первое знакомство с этой проклятой косой я осуществил, проехав ее почти во всю длину на «виллисе», объезжал, то есть проверял, наши боевые машины, нет ли какой-либо неисправности. Разыскивая крайнюю, то есть самую дальнюю машину, мы проскочили на самом виду у немцев почти до самой Веселовки. В этот день было довольно тихо, если не считать незначительной артиллерийской перестрелки. На обратном пути нас немного обстрелял из пулемета «мессершмитт», но промазал, хлестнул по дороге перед нашей машиной. Затем вдруг заглох мотор нашего «виллиса», и, пока шофер устранял неисправность, пришлось какое-то время торчать на виду у немцев. По дороге попадались убитые, наши и противника… Но, в общем, в тот день на меня эта коса произвела довольно мирное впечатление.
Закончив дела, я расположился на пляже купаться и загорать. Было тепло, солнечно. Дул с моря теплый ветер и гнал к берегу большие спокойные волны. Плыть навстречу этим волнам было замечательно легко и интересно. Все никак не хотелось поворачивать обратно к берегу. Когда плывешь навстречу волнам и ветру, то кажется, что движешься очень быстро, и это радует, зато повернешь обратно, и впечатление получается совершенно противоположное, кажется, что ты, несмотря на все твои усилия, не только не продвигаешься к берегу, а наоборот, быстро относишься обратно в море. Впечатление на первый раз получается весьма тревожное, особенно, если заплыл далеко от берега.
Метрах в двухстах или трехстах от берега из воды торчали трубы и верхние части какого-то парохода. Я все собирался туда сплавать, да так и не собрался. Песочек был исключительно чистый и горячий, валяться на нем большое наслаждение. Ночью, как чаще всего бывает, наступает почти полная тишина в отношении войны. И на море тогда так хорошо и спокойно, что и вовсе забываешь про войну. Однажды взял я гитару, сел у самого моря. Было часов 11 вечера. Море тихо плескалось передо мной, а полная луна прокладывала по нему широкую серебряную дорогу, уходящую в бесконечную даль. Звук гитары у воды более мелодичный, чем обычно, или это так кажется из-за очень уж поэтического окружения, создаваемого природой.
Днем я у самого берега моря ремонтировал свои пушки, а под вечер начали наши артподготовку; танки и самоходки вышли на исходные позиции, и с этого времени бой на косе не прекращался в течение целой недели. Эх, и была же там «поэзия» — забыть будет трудно! Я как раз в эту ночь поехал опять на «виллисе» вдоль косы по направлению к немецким позициям. Мне нужно было разыскать одну нашу боевую машину, на которую меня вызвали по радио. Едем в полной темноте, иногда нарушаемой осветительными ракетами, которые пускают немцы. После этих ракет тьма кажется еще непрогляднее, за 4 метра от машины ничего не видно. Вывернется встречная машина — имеешь полную возможность расшибиться, или залетишь в воронку — тоже хорошего мало, или с дороги съедешь — можно на мину нарваться, в общем — "кругом шестнадцать", а тут еще снаряды немецкие, хоть и не часто, но все же рвутся то справа, то слева, то кажется, что прямо на дороге впереди машины. Однако нужно ехать, значит, едешь, и, пока жив, — ничто не может остановить. А кругом гремит и грохочет — это наши производят артподготовку.
Красивое это представление, когда происходит это в темную ночь. По темному небу несутся целыми сериями огненные поленья — это работают наши «катюши».
Одинокие цветные трассы и высоко, и низко прочерчивают тьму — это следы от трассирующих артиллерийских снарядов, проносящихся в сторону врага. Иногда светящиеся трассы немецких и наших снарядов пересекаются в воздухе. На переднем крае бьют пулеметы — немецкие и наши, и тоже, как от снарядов, перекрещиваются огненные полосы. А тут еще прилетит какой-нибудь одиночный самолет, и тогда в него посылаются тысячи трассирующих пуль, следы которых образуют высоко в небе огромные разноцветные букеты. В добавление ко всему на переднем крае то и дело вспыхивают разноцветные осветительные ракеты и, описав высокую крутую дугу, падают на землю и догорают. Все это вместе взятое дает чертовски красивое зрелище, особенно если смотреть на все это из безопасного места.
