(Мысль)
(Неужели нам надо будет всегда сковывать мысль и покорять ее игу, чтобы видеть ее униженною? Не подобна ли она орлу в воздухе, который парит над пропастью и пролетает моря, – орлу, который, быстрее стрелы пробегая степи, останавливается на горах, выше облаков? Оставим ему полет и отдадим клетки тем красивым птичкам, разряженным в перья, поющим в рощах для того, чтобы их слышали; они радостно попадают в расставленные им сети. Когда же мысль велика, то должна быть свободна! Надо сломать ее оковы, надо дать ей волю, тогда полет ее будет быстр и смел. Он откроет ей тайны небес, миров блестящих, но сокрытых от наших взоров, – миров, которые, привлекая ее, отталкивают вновь! Источник этих миров утолит жажду, ее пожирающую. Тогда прекраснее, с обновленною молодостью, исполненная силы, зажигая свои факелы, рассеивающие заблуждения, в какие могли ее погрузить чудесные призраки, мысль достигнет цели своих далеких странствований. – И я такую воображала себе для мысли свободу. Но скоро возвратилась к действительности, услышав голос тайный, но, однако, звучный, голос, которого почти всегда боятся и которого страсть человеческая ужасается. Голос этот мне сказал: «Человек безумный и тщеславный! Сам ты в цепях, раб судьбы, несовершенное творенье, отверженное небесами!.. Тебе ли к ним возносить мысль? Если орел пролетает бесстрашно пустыни, то потому, что может глазом измерить расстояние, замечать свою цель – горы, покрытые льдом. Но мысль твоя, летая по вселенной, в этом пространстве без конца, – мысль, заблужденная, истощенная, где может опустить свое усталое крыло? Эти блистающие миры, которые она бы вопрошала, будут немы для нее, и везде встретит она безмолвие. Тогда, не видя смерти рядом с жизнию, она без надежды возвратилась бы на землю»…)
Не улетай, прекрасный Ангел мой,
Не улетай, небесный утешитель,
Души моей, томимой злой тоской,
Кто, как не ты путеводитель!
Не улетай, о сжалься надо мной,
Под бременем моим уж я изнемогаю,
Веди меня средь жизни роковой,
Дай руку мне, тебя я умоляю!
Опора мне нужна: опорою мне будь!
Лучами светлыми и теплыми надежды
Рассей ужасный мрак и озари мой путь,
И пусть я при тебе мои закрою вежды.
4 сентября
Зачем не бьет мой час желанный,
Зачем дышу, страдаю я?
Зачем у гроба клир печальный
Не молит Бога за меня?
Не потому ль, что искупаю
Страданьем счастие детей?
Да будет так! Благословляю
Тяжелый крест судьбы моей.
И донесу его радушно
Я до могилы; там усну…
Там будет мне легко, не душно,
И я от жизни отдохну…
20 ноября
Солнце исчезло, тучи бегут
Одна за другой все мрачнее…
Белые волны по морю плывут
К высоким скалам все сильнее.
Лес содрогнулся, в нем ветер шумит,
Качает деревья, их с корнем срывает,
С природы гигантом сразиться летит,
И дуб вековой на земле издыхает…
Но к лесу на помощь вот туча спешит
Молнией, громом его осеняет,
Дождь водопадом шумящим кипит,
Ветер в испуге пред ним умолкает.
И синее море недвижно опять.
Любуясь собою, в нем шар золотистый,
И блестки игривые стали сиять,
И в роще запел соловей голосистый…
Все тихо, но живо, и зелень лугов,
И зелень деревьев; и как благовонны
В воздухе чистом дыханья цветов,
Как ярки цветы, как жизнию полны!
Так в юноше буря души исчезает.
Надежда с улыбкой приходит к нему!
Счастьем грядущим его утешает,
Он жадно ей внемлет, он верит тому…
Рукою своею она подымает
С очей его черный тяжелый покров,
Долину прекрасну пред ним открывает,
В долине той радость и дружба, любовь…
Но ветер в пустыне когда забушует,
Он страшен, ужасен, удушлив и жгуч,
Не с дивной природой земли он воюет:
Он борется с небом, с мириадами туч!..
И вот он устал; но победой гордится
Над морем, дождем, над свирепой грозой!
На желтую, рыхлую почву ложится,
Чтоб с новою силой стремиться на бой!
10 мая
Отдых от жизни тяжелой
Могила одна лишь дает;
Пусть же с улыбкой веселой
Страдалица к смерти идет…
9 июля
С января 1868 года силы физические окончательно стали покидать мою мать; она таяла как свеча, пожелтела как пергамент, но сохранила свежесть умственных сил. В последние минуты бытия земного написала она три следующие стихотворения.
Фатализм мой закон: он меня утешает,
С небом, землею меня он мирит;
Ропот в страданьях моих заглушает,
Совесть тревожную даже щадит…
Голос его как мне звучен, приятен!
Для сердца бальзам, для ума светлый луч!
Почто же не всем, как мне, он понятен?
И ясен, как майское небо без туч?
Не гордость ли разум людей помрачает?
Боясь унижаться, поверив судьбе,
Скорей в неудачах себя обвиняют,
В успехах «спасибо» гласят лишь себе…
* * *
Я смерти жду, как узник ждет свободы,
Но дни текут, и месяцы, и годы;
Она нейдет, глуха к моим мольбам,
Безжалостна к томленью и слезам!
Она нейдет, и долгой жизни бремя
Так стало тяжело! и почему же время
Для всех других быстрее рек бежит,
Лишь для меня недвижимо стоит?
Но жалоба моя быть может и напрасна:
Кто знает? не она ль судьбе, как мы, подвластна,
Которая ведет ее своей рукой,
Косить, не ведая, что видит пред собой?
* * *
Уж холод струится по жилам моим…
Не вестник ли смерти моей он желанной?..
Спеши же ко мне, оставь жизнь молодым,
Жизнь их лелеет надеждой отрадной;
Надежда ж моя – вся в тебе лишь одной.
Ты прекращаешь страдальцев стенанья,
Ниспосылая им вечный покой,
Сном беспробудным, забвеньем страданья…
19 марта 1868 г.
В четверг, 2 мая 1868 года, в четыре часа пополудни, мать моя скончалась на моих руках, приобщившись Святых Тайн. По настоянию Е. Л. Симанской, ее соборовали за две недели до кончины.
6 мая, в понедельник, последовал вынос тела в Новодевичий монастырь, на кладбище которого мать изъявляла неоднократно желание быть погребенной. Литургию, отпевание и погребение в сослужении с местным духовенством совершал маститый протоиерей Преображенского собора М. Спасский, давнишний знакомый матери и Александра Сергеевича.
Мир праху ее…
Переписка между Александром Сергеевичем Пушкиным и Николаем ивановичем Павлищевым
