Приказал привести сюда Ужка, и он теперь стоит рядом с Героем… Галя сзади с сыном. Авксентий соскучился по Ужку и теперь чистит их чуть ли не через каждые пять минут; не реже этого выскакиваю и я в конюшню. Сегодня вымеряли обоих. Ужок в длину кажется очень коротким против Героя, а на деле не больше, чем на вершок; ростом, кажется, почти одинаков, а между тем разница в росте пока не меньше вершка. Объясняем это тем, что Герой кованый, а Ужок – нет.
У меня на столе стоит букет желтых цветов (в метал[лической] кружке) и лилово-красных (в эмалирован[ной] кружке), лепестки последних я тебе вкладываю. Торгую у своей хозяйки полотенца, думаю купить и при случае тебе переслать. Орден Георгия III ст. до сих пор мне не присылают, и хорошо, что мне подарили. Стол у нас хороший, компания веселая… все скалим зубы, только из-за Риги носы повесили.
Давай, золотая моя, твои глазки и губки, а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей.
Целуй Алешу, Нюню, мальчиков. А.
26 августа 1917 г. [Дата подписана рукой Е. А. Снесаревой. Без начала: стр. 5]…своем здоровье все помалкиваешь. Что ты можешь ходить («мы с дочкой опоздали к причастию…»), это я могу сообразить, но как твое состояние в подробностях: ну, там в животе как, выше, ниже, что с сердцем… почем я знаю, как это нужно описывать, одно только знаю – поподробнее. Ну и на счет обмороков, цветов радуги в глазах и т. п. Догадываюсь, что Родионовы хотят приехать в Острогожск. Это положительно хорошая мысль. Конечно, это ты ее внушила; только смотри не перехвали, чтобы потом можно было выкрутиться. А хорошо потому, что теперь лучше всего селиться в уездных городах: в деревне прокормишься, но опасно, в большом городе надежно, но голодно; городок и составляет надежную золотую середину. Уговори стариков, чтобы они особенно не привередничали; лишь бы был найден уголок, где можно приткнуться. А как это к Алеше попал большевик и каким образом он почувствовал нужду в церкви – это не по-большевистски! Им бы прямо лезть дьяволу в лапы, это для них самая подходящая дорога и в этом, и в будущем свете.
Мои ребята под влиянием несчастий у Риги настраиваются на боевой лад; слыхал, что в двух полках хотят делать постановление, чтобы дивизию перебросили на Северный фронт для поправки положения и выручки своих. Как в знаменитом постановлении 15 июля («не уступить далее и пяди земли, расстреливать уходящих в тыл без спроса» и т. п… содержание я тебе переслал), так и теперь, я устраняю себя и предоставляю все дело свободному влечению ребят. Когда меня стороной зондировали, как я думаю, я только улыбнулся и бросил: «Раз моя – Снесаревская – дивизия рвется в бой, я сзади не останусь…» и слушатели улыбаются, поглядывая на мои два беленьких крестика… они меня понимают.
Сегодня, моя голубка, пишу тебе целый день. Мой начальник штаба в отъезде (разводится с женой, явление, сопутствующее войне очень дружно), и мы вершим дела с Ник[олаем] Федоровичем. Осип тебе привезет несколько карточек, я снимался вскоре после болезни и вышел, вероятно, неважно. Генюшу благодари за письмо и за пожелание, чтобы я принял «всю 1 армию». Как-нибудь ему отпишу. Давай, моя драгоценная, твои губки и глазки, а также наших малых, я вас обниму, расцелую и благословлю.
Ваш отец и муж Андрей. Целуй Алешу, Нюню, деток. А.
28 августа 1917 г.Дорогая моя женушка!
Сегодня утром, когда Игнат путал мне ноги, получил два твоих письма от 16 и 17.VIII (766 и 767)… Впечатлительность от писем наших цыплят действительно разная; что Генюша скрыл от остальных свое письмо, вполне понятно и вытекало из его содержания, что Иленок, начав читать свое, не кончил, понимаю: хотя письмо написано и разборчиво, но беленький сильно волновался, буквы в глазах его прыгали и кончить письмо он был не в силах; дочка – понятна: ей всегда прочитать письмо успеют, а попрыгать от радости – это дело спешное. Мои 700 (точнее 634) ты получила на 10-й день, что уже достаточно прилично.
Теперь о деле: пошлет Бог дочку, назовем ее, конечно, Ольгой, а если невзначай появится сынок (ты его почему-то считаешь менее вероятным… впрочем, у тебя уже опыт, и я спорить не смею), то мы его назовем Георгий, в честь моего тройного боевого патрона. Именины его мы будем справлять 26 ноября, когда у отца к тому же также будет праздник. Будет он страшный озорник и отчаянный («победоносец», ничего не поделаешь, мать, терпи), искричишься ты по его адресу: «Жоржик, куда полез; Жоржик, зачем кошке хвост крутишь; Жоржик, в пятый раз штаны испортил, не настачишься и т. п.» Но ничего, мать, не поделаешь: вышла бы за другого, были бы у тебя ласковые телята или мокрые цыплята, а теперь имеешь дело с другой породой… твой выбор – твоя и доля, помнишь, как я с тобой рассуждал на эти темы.
Ты до сих пор еще не получила те из моих писем, в которых я касался вопроса о Генюше. Теперь, когда Петроград стоит под угрозой голодовки, бунта и осады, думать о посылке туда Генюши совсем не приходится. Правда, и у вас длительность учения аховая, от 1 сент[ября] по 1 декабря 3 месяца, да, может быть, с 1 февраля до 1 мая 3 месяца; итого 6 месяцев вместо обычных 8 месяцев, но в Петрограде будет не больше, если еще вообще-то состоятся какие-либо занятия. Вы надумайте с Алешей и Нюней какие-либо дополнительные занятия дома (особенно, время 1 дек[абря] – 1 февраля), чтобы мальчики не одичали окончательно. Если все прежние мальчики у вас поселятся, то давка будет порядочная, но ведь можно будет поднанять 1–2 комнаты в ближайшем доме. Во всяком случае, от мальчиков отказываться не стоит: 1) они дают Нюне известный доход, а 2) если начнется голодовка, родители мальчиков прокормят вас всех привозом из деревень. Да и шум-то будет продолжаться три месяца, а затем вновь отдых на два месяца. Конечно, я рассуждаю, как человек вне наблюдающий, таким рассуждать много легче, чем кипящим в котле забот и труда, но я ведь на непреложность своих рассуждений и не претендую.
А в Петрограде кавардак уже и теперь порядочный; и забавные же люди эти «товарищи»: они всё со своими комитетами, митингами, борьбой против контрреволюции и т. п., и похожи они на лисицу, которая вместе с журавлем (или там еще с кем-то) попала в яму и имела тысячу дум, как выскочить… я, вероятно, страшно перепутал, но помню о тысяче дум, когда кто-то имел одну и спасся… У них может быть одно решение: выбрать человека (независимо, конечно, от партий, хотя бы Маркова II) сильного волей и знающего, дать ему полную власть, самим разойтись, а человеку сказать: «Властвуй и спасай», и он (только такой, а никто другой), может быть, и спасет.
Я рад за папу с мамой, что они живут «хорошо, а едят иногда очень обильно и вкусно». Иметь возможность теперь есть сносно (не говоря уже про обилие) – дело самое первое. Шульгин правильно говорит в своей газете, что скоро все мы будем повторять слова вечной молитвы: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».
