А мы тем временем вкалывали по-черному. По-моему, именно в это время нагрузка достигла своего пика. В один из дней роте преподнесли пятнадцатикилометровый кросс с ограничением времени, с полной выкладкой, в противогазах. Добрую треть пути пришлось пробежать, чтобы к финишу прийти вовремя. Несколько человек, задыхаясь, вытащили резинки из выдыхательного клапана противогаза. Как и все, они не имели представления, что ждет нас в конце кросса. А ждала нас камера окуривания со слезоточивым газом, в которую нас впихивали в еще не снятых противогазах. Как они настрадались от боли в глазах! Потом трехдневные маневры батальона. Почти без сна. С длиннющими переходами. С ползанием по-пластунски. Со спринтерским бегом к мишеням во время стрельбы из винтовки. Хорошо хоть количество патронов было ограниченным. Что говорить!
А Митя тем временем наслаждался жизнью. Уже поздней осенью он как-то сказал мне, что за всю войну у него не было таких счастливых дней, когда можно было выспаться, сытно поесть и ничего не делать. На мой рассказ о деятельности роты в течение этих дней его ареста он осторожно отреагировал:
– А к танкам вы прикасались? – Нет. С огромным сожалением опишу только смысл комментариев, не имея возможности передать неоценимое богатство его речи. Если бы вы услышали, как это излагалось!
За время, в течение которого он воевал, у него было четыре командира танка. Из них только один мог его заменить как водителя. Стреляли они в основном, как бы это выразиться, ну скажем, недостаточно хорошо. В тактике разбирались как свинья в апельсинах. Откуда им было быть лучшими? Вот мы чем занимаемся? Строевой подготовкой. Тянем учебно-строевой шаг. Понадобится тебе учебно-строевой шаг в башне во время атаки? Ничего нельзя сказать о долгих часах политподготовки. Надо. За все время учебы курсант выстрелит всего-навсего три снаряда. На фронте уже «тридцатьчетверки» с 85-миллиметровыми орудиями. Нам на этих танках воевать. А мы их видели? А вождение танка? Даже тридцатьчетверку, которая на фронте уже будет редкостью, нам не дают водить. Только старенькие «бетушки», – двойки, пятерки и Т-26. Да и то в неделю по чайной ложке. Рота у нас самая лучшая в училище. А какая в среднем успеваемость во взводе? Так сколько же из наших двадцати пяти курсантов в бою проявят себя полноценными командирами машин? Чего же требовать от такого командира-танкиста? А ведь придется стать и командирами взводов и даже рот. Поэтому надо ли удивляться потерям? Отлично заправлять койки нас научат. Ну а воевать будем учиться собственной кровью.
К концу одиннадцатого дня в роте вдруг вспомнили о том, что Митя сидит на строгой гауптвахте. То есть десять суток. Максимум. Тут уже заволновался не только командир взвода лейтенант Осипов, но и командир роты капитан Федин. Дикое нарушение устава гарнизонной службы. ЧП! Чрезвычайное происшествие!
Утром двенадцатого дня лейтенант Осипов по приказу заместителя начальника училища по политчасти лично пошел на гарнизонную гауптвахту лично освобождать арестованного. Но Митя категорически отказался выходить, пока за ним, извинившись, не явится сам арестовавший его. Пришел Капитан Федин. Просил. Уговаривал. Тот же результат. Где это видано, чтобы арестованный просидел на строгой гауптвахте больше десяти суток? Да еще орденоносец. Пришел майор, командир батальона. Митя предложил компромисс. Он согласен ограничиться извинением командира батальона, который перед строем роты у гауптвахты прикрепит награды под звуки марша, исполняемого духовым оркестром училища.
Вы не поверите! Начальство согласилось. Но тут духовой оркестр училища решил сыграть свою партию. Музыканты Митю любили. И они тянули время до окончания занятий, чтобы процедурой освобождения могло насладиться как можно большее количество курсантов.
Пришли не только курсанты почти всех четырех батальонов нашего училища. Пришли даже курсанты-летчики. Пришли курсанты пулеметного училища. Пришли пехотинцы стрелкового полка, солдаты которого охраняли гарнизонную гауптвахту. Вероятно, этот плац ни в прошлом, ни в будущем не видел такого количества военного люда.
Полковник, бывший полковой комиссар, заместитель начальника училища по политчасти не пришел.
16.01.2012 г.
Что было движущей силой всех этих историй? Девятнадцать лет? Обостренное чувство справедливости? Вседозволенность? Может быть, не в такой последовательности следовало расставить предполагаемые движущие силы? Не знаю.
На заводе в Нижнем Тагиле я получил танк Т-34, часы, шестискладный нож и экипаж из четырех человек.
Механик-водитель был на два года старше меня. Но он еще не воевал. Поэтому я, только что испеченный младший лейтенант, но еще до училища дважды побывавший на фронте, казался ему представителем высшей касты. Тем более что, сев за рычаги, я вытащил танк из болота, в которое он умудрился сесть со всем своим огромным водительским опытом, приобретенным в учебно-танковом полку, в котором, как значилось, у него было целых восемь часов вождения.
Кроме старшего сержанта, были еще три сержанта. Меньше остальных меня тревожил лобовой стрелок. В старых «тридцатьчетверках» с семидесятишестимиллиметровой пушкой этого члена экипажа называли стрелком-радистом. В новых машинах с восьмидесяти-пятимиллиметровой пушкой рация была возле сиденья командира, поэтому лобовой стрелок уже не был радистом, а только стрелком из танкового пулемета Дегтярева. Но что мог он увидеть сквозь маленькое отверстие в лобовой броне? Кому нужен был этот член экипажа? Разве что как дополнительная тягловая сила, когда приходилось возиться с гусеницей или копать капонир для танка. Да еще боевые потери, и так самые большие в танковых войсках, повышались на двадцать процентов.
Лобовой стрелок был моим ровесником. Кубанский казак, он несколько месяцев прожил под немецкой оккупацией и, хотя еще не воевал, имел некоторое представление о войне.
Командир орудия был чуть моложе меня. Выжать слово из этого уральца могли только чрезвычайные обстоятельства. При этом слово, как правило, было матерным. Дважды до первого боя я видел, как он стреляет, и у меня не было к нему особых претензий.
Зато его тезка и тоже уралец вызывал у меня самые серьезные опасения. Васе-башнеру, как и мне, только что исполнилось девятнадцать лет. Но мне он казался намного моложе. Щупленький, тощенький, в гимнастерке, свисавшей, словно ее повесили на самодельную проволочную вешалку. А ведь башнер в неописуемой тесноте на ходу танка должен заряжать пушку 15-килограммовыми снарядами, чаще всего доставая их из металлических чемоданов, расположенных под ногами.
