В чудесном нормандском городке Байё сестра Лора встретила Бальзака с восторгом. Конечно, она любила своего мужа, но в Байё она скучала и ничего не могла с этим поделать. Однообразная работа мужа нагоняла на нее тоску. Она мечтала о роскоши, а он — о настоящих больших работах по строительству мостов и каналов.
В Байё Бальзак начал работу над романом «Арденнский викарий», и Лора вызвалась помогать ему. С одной стороны, это говорило о том, что сестра любила брата и готова была ради него на очень многое. С другой стороны, писать она не умела, следовательно, Бальзак был мало озабочен проблемами композиции, стиля и оригинальности содержания своих романов, если без зазрения совести согласился ознакомить сестру с беглым наброском «Арденнского викария» и даже предложил ей самостоятельно написать второй том. Это говорит о том, что и он уже начал искать, нет ли поблизости дешевых рабочих рук, и, сам еще работая «негром» на другого, уже старался присмотреть для себя такого же сотрудника.
Охваченный ликованием после первых полученных гонораров, он хвастал перед сестрой:
— Милая Лора, я тружусь словно лошадь и в этом году надеюсь заработать двадцать тысяч франков. Они послужат основой моего будущего состояния. Сейчас мне нужно очень быстро написать «Арденнского викария» и еще кучу всяких разных вещей.
— Ты молодец, Оноре, — поддерживала его сестра, — я никогда не сомневалась в твоих способностях.
— Вот увидишь, скоро лорд Р’Оон станет самым модным, самым плодовитым и самым любимым писателем во Франции.
— Точно, и тогда плутишка Оноре начнет ездить в дорогой коляске, задирать голову, глядеть на всех свысока и забудет про свою Лору.
— Не говори так, дорогая. Тебя я никогда не забуду, ведь ты так много для меня сделала. Наоборот, представь, все вокруг будут льстиво шептать: «Посмотрите, это брат мадам де Сюрвилль».
Два с небольшим месяца пролетели незаметно, но 9 августа 1822 года Бальзак все же уехал из Байё. Все настоящие дела делались в Париже, и он должен был быть там. После его отъезда Лора писала матери:
«У нас просто сердце сжимается: мы провели вместе два чудесных месяца. Так непривычно будет больше не видеть милого Оноре, нашего дорогого брата, но, быть может, мы скоро опять свидимся. Это меня утешает».
* * *
В 1822 году Бальзак заключил свой первый литературный договор на написание романа «Клотильда Люзиньянская, или Красавец еврей». Все еще под псевдонимом, но все же.
У А. Моруа читаем:
«Сотрудничество с Ле Пуатвеном начинает приносить плоды. Книгопродавец Юбер, чья лавка помещается в деревянных галереях Пале-Рояля, купил у молодых авторов за восемьсот франков роман „Бигарская наследница“… Книга эта, по признанию Бальзака, — сущее литературное свинство. Злодей стремится завладеть наследством; речь идет о семейной тайне, вмешивается нежданный покровитель. Однако образы двух старых вояк, комических персонажей, навеянных Вальтером Скоттом, нарисованы довольно правдиво. Роман, должно быть, неплохо разошелся, потому что за следующий — „Жан-Луи, или Найденная дочь“ — книгоиздатель заплатил уже тысячу двести франков. Публиковать подобные книги было унизительно, но зато как приятно говорить близким: „Я зарабатываю себе на жизнь“. Впрочем, все ли так уж плохо в этих опусах? Силач Жан-Луи походил на Пантагрюэля. А ловкость, с которой Бальзак переплетал нити запутанной интриги, напоминала порою Бомарше. Несмотря на множество нелепостей, живость действия и мастерство рассказчика немало обещали. Подражание готовым образцам помогало рождению нового писателя, который, сам того не подозревая, отмечал свои романы печатью дарования.
Однако постоянная нужда в деньгах вредила его таланту, заставляла работать слишком торопливо. В мыслях Бальзака уже то и дело возникали цифры: „Если я продам за две тысячи франков роман „Клотильда Люзиньянская, или Красавец еврей“, который напишу один, и если я буду публиковать по четыре романа в год, то разбогатею“. Действительно, он зарабатывал бы тогда больше денег, чем получал его отец в Интендантском ведомстве».
Действительно, отец Бальзака получал жалованье в 7800 франков в год, а когда в конце 1820 года он вышел в отставку, ему назначили пенсию в 1695 франков. Чтобы понять, какая это была ничтожная малость, следует знать, что в те времена у очень богатых людей годовой доход составлял 150–300 тысяч франков. Хотя, с другой стороны, по словам П. Сиприо, «жизнеобеспечение крестьян и рабочих поддерживала сумма в 300 франков в год; бюджет их семей был прост: на жилье и топливо шло 100 франков, на хлеб, основной продукт питания — 15, на соль, масло и овощи — 50 франков».
На этом фоне 800–1200 франков за книгу (а их Бальзак мог написать несколько штук в год) — это была весьма солидная сумма. Проблема тут была в другом. Юбер готов был платить деньги лишь после того, как книга будет раскуплена, но «Клотильду Люзиньянскую» — первое опубликованное самостоятельное произведение Бальзака — критика разнесла в пух и прах, поэтому продажи шли не очень бойко.
* * *
30 июля 1822 года Бальзак писал мадам де Берни:
«Я заблуждался на свой счет; больше того, я заблуждался во всем, что касается моей жизни… Отныне я удовольствуюсь тем, что буду жить в Вашем сердце, если только мне отведено там такое же место, какое Вы занимаете в моем: я стану тешить себя воспоминаниями, иллюзиями, мечтами, стану жить воображаемой жизнью; впрочем, отчасти я уж давно так живу».
Конечно, это был крик отчаяния, истерика молодого человека, у которого не шли дела. Вообще молодость — это горячка рассудка. В ней все делается с поспешностью, а разочарование прилетает быстро, словно на крыльях, но уходит медленно, словно на свинцовых ногах. Мадам де Берни все понимала и старалась, как могла, подбодрить Бальзака. Он же писал ей все более и более упаднические письма:
«Когда ты — человек заурядный, когда все твое богатство — незлобивая, но бездеятельная натура, ты обязан взглянуть трезвыми глазами. Посредственность не сулит больших радостей, и тот, которому не дано волновать сердца и щедро расточать сокровища, которыми наделяет человека слава, талант и душевное величие, обязан уйти со сцены, ибо не следует обманывать других. В противном случае, он совершит нравственное мошенничество, подобно плуту, расхваливающему дом, который вот-вот рухнет…
Как я уже говорил Вам, я умру от горя в тот день, когда окончательно пойму, что надежды мои неосуществимы. Хотя до сих пор я еще ничего не сделал, я предвижу, что этот роковой день приближается. Мне предстоит стать жертвой собственного воображения. Вот почему я заклинаю Вас, Лора, не думать обо мне; умоляю, любимая, порвите все нити, связывающие нас!»
