и заставляет его действовать согласно поспешной дикости этого дьявола, о нем говорят, что он человек неразумный или человек, который не подчиняется разуму. Но если разум правит подобно царю в человеке, тогда он сдерживает человека и внутри и снаружи, так что его по праву можно назвать разумным человеком или человеком, подчиненным разуму, и потому полезным своим братьям по творению».
В мире тирании и злобствующего эгоизма голос разума и самообуздания был самым радикальным. «Когда проклятие плоти побуждает человека угнетать или обманывать ближнего, отнимать его права и свободы, бить или оскорблять его, — разум сдерживает дикую плоть и говорит внутри: «Хотел бы ты, чтобы так поступали и с тобою»?» Самоограничение, самоотверженность, самоконтроль — вот путь к справедливости. Небеса и бог, дьявол и преисподняя становятся метафорами; религия, несмотря на мистические откровения и внутреннее общение с высшей силой, становится прежде всего моральным правилом.
Вот что открыл Уинстэнли читателям — своим возлюбленным друзьям-беднякам, чьи души жаждали чистого молока истины.
Трактат «Рай для святых» вышел летом или ранней осенью 1648 года; он был набран в той же печатне Джайлса Калверта, что располагалась под черным распростертым орлом близ собора святого Павла.
А в Лондоне тем временем росла напряженность. На следующий же день по получении известия о победе над роялистами при Престоне палата общин начала организацию новых переговоров с королем. В специально назначенный комитет вошли склонные к компромиссу пресвитериане и несколько индепендентов. Они готовились выехать к Карлу на остров Уайт.
Кромвель после Престона отправился с армией в Шотландию, дабы навести там порядок и заручиться союзом с оппозиционной роялистам партией маркиза Аргайла. Принц Уэльский, узнав о победе парламентских сил, отказался от мысли атаковать со своим флотом английские берега. А 27 августа, после почти трехмесячной осады, сдался на милость парламента изнуренный Колчестер.
Фэрфакс давно уже чувствовал, как в груди его закипает, все более захватывая чувства и разум, холодное бешенство. Кромвель одну за другой брал неприступные крепости; он прошел пешком вместе с солдатами всю Англию и после немыслимой победы над втрое превосходившими силами противника снова, не зная устали, шагал и шагал, чтобы покорить Уэльс, Шотландию, весь мир… А он, главнокомандующий, торчит здесь три месяца с отборным войском неподалеку от Лондона — и не может взять крепости, не воюет, а ждет, ждет неизвестно чего…
Едва войдя в крепость, ворота которой сами, без боя раскрылись перед ним, он приказал схватить трех ее командиров и расстрелять двух из них — за «напрасное кровопролитие». После первой гражданской войны все они поклялись не брать оружия против парламента и нарушили эту клятву, следовательно, должны умереть. Третий был отпущен па том основании, что являлся уроженцем Флоренции; отношения с Италией генерал осложнять не хотел.
СКАНДАЛЫ
диннадцатого сентября 1648 года палате общин была вручена петиция — «Смиренное прошение нескольких тысяч благонамеренных граждан города Лондона, Вестминстера, Саутворка и окрестностей». В ее составлении принимали участие Лилберн и другие видные левеллеры.
Петицию прочли в палате, и содержание ее поразило пресвитерианское большинство, словно гром среди ясного неба. Теперь, когда с войной было покончено и добропорядочные зажиточные граждане жаждали, наконец, благополучия и мирного устроения страны, когда начатые в Ньюпорте, на острове Уайт, переговоры с его величеством королем должны были вот-вот принести благоприятные плоды, левеллеры, эти опасные смутьяны, все время будоражившие армию и графства, требовали неслыханных вещей. При всем своем стремлении к миру, заявляли петиционеры, они не могут забыть о тех страданиях, которые выпали на долю нации по вине короля и лордов, и решительно отвергают поэтому их право на верховную власть в стране. Необходимо, писали левеллеры, «обеспечить верховенство народа от всякого рода притязаний на право вето как со стороны короля, так и лордов»; они требовали ежегодного созыва народных представителей в парламенте и подчинения короля, принцев, герцогов, графов, лордов и всех лиц, им подобных, действию обыкновенных английских законов. Они настаивали на упрощении законодательства и равного суда над всеми путем рассмотрения дела двенадцатью присяжными заседателями. Это значило, что они добивались равенства, демократии, уничтожения всех феодальных сословных привилегий.
Идя прямо против майского ордонанса, они писали: необходимо изъять дела религии и богопочитания из ведения гражданской власти. То есть настаивали на свободе вероисповедания — опаснейшем для государства пункте. Свобода! — вот что читалось за каждой строкой их петиции. Свобода веры, свобода от принуждения к военной службе, свобода торговли от всяких монополий и откупов со стороны компаний или отдельных лиц, свобода от акцизов и налогов. И даже еще дальше. «Должны быть упразднены все производимые в последнее время огораживания общинных земель, — писали левеллеры. — Огораживания могут допускаться только или главным образом в интересах бедных».
Они предлагали обсудить вопрос о том, сколь много тысяч людей разорены и томятся в долговых тюрьмах, и принять меры к их освобождению. Они взывали к парламенту, требуя установления соразмерных наказаний, которые соответствовали бы совершенным преступлениям, дабы люди не лишались жизни и имущества за пустячные и незначительные правонарушения. Они, наконец, заявляли, что тягостное бремя церковной десятины должно быть уничтожено.
И совсем угрожающе звучало устное заявление подателей документа: они сказали, что не видят никакой пользы в дальнейшем существовании короля и лордов.
Неудивительно, что под этой петицией подписались 40 тысяч жителей одной только столицы. Под ней могли бы поставить подписи еще сотни и сотни тысяч людей по всей Англии — ремесленники, подмастерья, крестьяне, — все, кто страдал от налогов, огораживаний, постоев солдат и принудительных наборов в армию, от неправых судов, от произвола лорда и короля, от торговых монополий, десятин, бесправия…
Единственный пункт петиции мог бы, пожалуй, несколько успокоить почтенных членов палаты: в заключительном параграфе указывалось, что следует обязать настоящий и все будущие парламенты не допускать упразднения собственности, уравнения имуществ и превращения частных владений в общее достояние. Уже сейчас, накануне великих и грозных событий, левеллеры, сами принадлежавшие к имущему классу, отмежевались от тех — самых нищих, самых угнетаемых, самых несчастных, — кто стремился, пусть порой и неосознанно, к равенству наиболее справедливому и полному — к равенству имущественному. Равенство, на котором настаивали левеллеры, было лишь
