– Киевское военно-морское политическое училище приравнивается к философскому факультету университета! (Вот вам! Заполучи скандал!)
Я, бывший в данной ситуации хозяином, решил поддержать разговор на философские темы. (Общественные науки я когда-то любил и старался изучать их добросовестно, особенно диалектический материализм).
– А назовите-ка мне, товарищ Спиноза, основной вопрос философии!
И вдруг, совершенно неожиданно для всех, Спиноза покраснел, покрылся испариной, забормотал что-то о том, что эскулапам лучше копаться во внутренностях, а не пытаться философствовать, выскочил из каюты. Нимб, глухо звякнув, покатился к умывальнику под дружный хохот и улюлюканье ковбоев, одержавших случайную победу. Я понял, что сам не желая того, нажил себе врага. С кривым пистолетом для стрельбы из-за угла.
Прибыл сюда и военный дирижер Михайлов. Как ценитель всего возвышенного, и особенно музыки, он попытался втянуть общество в дискуссию на темы Моцарта и Сальери, оперы, джаза, поп-и-топарта. Однако все прочно стояли на позициях социалистического реализма. Тема развития не получила. Командир ЭНГ (электронавигационной группы) лейтенант Железняков, отличавшийся ото всех хрупкостью и изяществом, внес свою лепту в общее веселье:
– Штурман одного из кораблей утром докладывает командиру:
– Товарищ командир! Корабль стоит на якоре. Курс 90 градусов. Скорость 18 узлов. Море – 4 балла. Облачность – ноль. Видимость 10 миль.
– Хорошо, штурман. Катитесь к чертовой матери отсюда той же скоростью! Только якорь не забудьте выбрать!
Постепенно народ разошелся “по шхерам” (флотск.). Готовиться к построению.
В каюте из гостей остался только лейтенант Крачилов, прибывший на корабль на месяц раньше меня. Стоматолог. Призван Отечеством на три года. Всю обстановку в деле охраны здоровья на крейсере он уже знал. Крачилов и посвятил меня во все таинства и сложности человеческой бестолковости, приведшей медицинскую службу к крутому обрыву “достигнутых успехов в боевой и политической подготовке ”.
Рассказ. Медицинская служба крейсера занимала в данное время последнее место на флоте. Однако начальник ее, капитан Божков, слыл среди начальства “добросовестным” и “исполнительным” офицером, которому настолько не повезло с подчиненными, что единственное, можно было его пожалеть. Перед матросами он разыгрывал роль отца-заступника, всеми способами скрывая любые нарушения ими воинской дисциплины. Венцом воспитательной работы считал назидательные речи, смысл которых сводился к следующему: “Вы уж меня не подводите, а я уж вас в обиду не дам”. Однако же подводили. И часто. Лично сам бегал прижигать зеленкой любые прыщики на любом руководящем теле. Терпеливо шлепая пухлыми губами, выслушивал жалобы начальника любого ранга “на вдруг откуда ни возьмись” появившийся намек на насморк и лечил его с великим тщанием, выдавая обычный аспирин за патентованное иноземное снадобье. Цель оправдывает средства. А цель у него была грандиозной: сменить, наконец, Дальний Восток на дальний пока Ленинград, где у него жила теща, имелась квартира и возможность не тратить уйму денег на ежегодные полеты в отпуск. Остальное ему было безразлично: и матросы, и место в соцсоревновании, и загулы подчиненных офицеров, и здоровье личного состава, на страже которого он и стоял с руководящей клизмой наперевес.
Второй представитель клана корабельных эскулапов – старший лейтенант Петров (с которым читатель мельком уже знаком). Окончив Военно-медицинскую Академию, прибыл на флот. Жена осталась в Ленинграде. Не приученный к труду с детства, не знающий цену трудовой копейки, он считал вполне естественным для мужчины его возраста служить иждивенцем. Никакие наказания, никакие поощрительные меры (звание старшего лейтенанта, например) не смогли его наставить на путь истинный. Однажды, познакомившись с местной красавицей, уходившей через месяц в море, Петров выпросил у нее ключи от квартиры. По возвращении из плавания красавица не нашла ни жениха, ни японских сервизов. Скандал удалось замять. Ради каких благородных целей? Подобные “художества” не вызвали, да и не могли вызвать в распоясавшемся мерзавце чувства гадливости и неудовлетворенности собой. Сволочь может существовать только при условии молчаливого попустительства и равнодушия окружающих.
Так ли было в этом, далеко не единственном случае на флоте? Нет. Не так. Коллектив боролся за человека... Исключительно воспитательными мерами. Нервов и энергии, потраченных офицерами на социального Митрофанушку, было бы достаточно, чтобы построить Днепрогэс. Но энергия и траты были... духовными. Не лучше ли было бы взять Ваську, который “слушает да ест” за хвост и мотануть его за борт или, уж если подобная мера негуманна, просто высечь? Но из руководящих инстанций летело грозно: воспитывать! И все для того, чтобы в отчетной бумаге стояло “вып.” в графе о воспитательных мероприятиях. Это грабеж общества и государства! “Командир! Ваши офицеры позволяют себе... Вы не доработали... не правильно понимаете...” Это подрыв авторитета командира, пустая трата его драгоценного для Родины времени...
Нельзя перевоспитать человека с устоявшимся мировоззрением потребителя теоретическими моральными формами воздействия, если этому фрукту более двадцати лет. Его можно только принудить к труду и уважению общественной морали.
Третьим был “Профессор”, терапевт, названный “Профессором” за фундаментальные знания медицинской науки. Попав на флот по протекции своей матери, доктора медицинских наук, личного врача командующего флотом, “Профессор” отлично служил, пока не попал под влияние Петрова. Измаравшись несколько раз в грязной компании, отмыться “Профессор” уже не смог. На флоте существует дикое противоречие: зарекомендовавшего себя с самой отрицательной стороны пьяницу, бездельника и дебошира все стараются вытащить из грязи. Скрывают его очередные проступки, если это возможно, от вышестоящего начальства, оберегают от уголовной ответственности, не обращают внимания, закрывают глаза, прикрывают! Но стоит только один раз оступиться человеку с безупречной репутацией, и черное клеймо прилипает к нему на всю оставшуюся службу. Не отмыться. А может быть, слишком светлые пятна на грязном фоне противоречат принципам единства воинского коллектива? То же произошло и с “Профессором”. Не найдя в себе моральных сил преодолеть черную полосу на тельняшке жизни, подталкиваемый в спину “приятелем”, “Профессор” покатился в пропасть. Запил. Завершающая точка падения выглядела так. Экипаж построен на подъем Военно-Морского Флага (только с прописной, а не иначе). На юте командир, офицеры. Холодный ноябрьский день. По трапу на корабль поднимается “Профессор”. В носках, белой рубашке – все, что осталось после посещения “возлюбленной”.
