и так, я механизатор такого-то профиля, семья — столько-то душ, видел вас по телеку, не откажите в приеме.
Ко дню моего приезда таких писем скопилось более двадцати тысяч, никто в колхозе не знал, что с ними делать. Но обилие предложений было единодушно оценено как тревожное: колхозники понимали, что хотя авторы писем как минимум имеют телевизоры, от добра они искать добро не стали бы.
Все вышеизложенное, я полагаю, должно послужить читателю «материальным обеспечением» того бесспорного факта, что люди колхоза имени Ленина работали в страду с истинным энтузиазмом. Они давали по две, по три и даже по четыре нормы в день, и, когда я спросил Бизунова, за счет чего, он ответил: «За счет приличной жизни и понимания момента, что фактически выразилось в удлинении рабочего дня». — «В каких же пределах?» — «В нормальных: от зари до зари». После таких слов просить у Бизунова «героические» примеры было решительно невозможно. Мне ничего не оставалось, как пользоваться косвенными доказательствами.
Однажды у меня состоялся разговор с дедом Кашириным, про которого я знал, что нынешним летом он взялся возить колхозное молоко, хотя в свои «за семьдесят» мог бы спокойно лежать на печи, благо пенсией был обеспечен. Но велика ли эта пенсия? Естественно, меня интересовали мотивы его поступка, и я прямо в лоб спросил: «Много заработали этим летом, Павел Игнатьевич?» — «Чего?» — сказал дед. «Я говорю: хорош ли заработок у возчиков молока?» — «А тебе зачем?» — сказал дед, при этом сын его с внуком, присутствовавшие при разговоре, отвернулись с тихими улыбками. «Ну ладно, — сказал я, решив отступить и подойти к тому же с другой стороны, — у вас есть, дедушка, мечта купить себе чего-нибудь «такое»?» — «Какое?» — подозрительно спросил дед, и у всех Кашириных мелькнуло лукавство в глазах, а глаза у них, к слову сказать, были ну точь-в-точь, ну капелька в капельку, ну просто поразительно одинаковые да еще небесно-голубые. «Транзистор!» — сказал за деда внук, но дед на него тут же цыкнул: «И задарма не нужен! — Потом подумал и мудро добавил: — Какие мы, такие и костюмы!» — в том смысле, что его потребности теперь уж невелики. Короче говоря, дед Каширин «встал к станку», заменив на отвозе молока здорового мужчину, место которого было на переднем крае, но сказать об этом такими словами, какими написал я, не согласился бы даже по принуждению. Двое других Кашириных, отец и сын, работали комбайнерами на одном и том же поле, ложились спать в одиннадцать вечера, вставали с первыми петухами, и оба давали по две с половиной нормы. «Соревновались?» — спросил я. «Некогда было», — последовал довольно неожиданный ответ. «А если бы соревновались, то кто кого?» Восемнадцатилетний Володька скромно отвел глаза, дед хихикнул, а средний Каширин сказал: «Он бы меня обдул. Он злее».
По списку в колхозе триста восемьдесят трудоспособных. Одни, вероятно, менее «злые», другие более, есть и равнодушные, где их только нет. Но факт остается фактом: ни во время посевной, ни в период уборки колхоз ни разу не воспользовался посторонней помощью, сколько ее город ни предлагал. Больше того, ухитрился сам помочь людьми и техникой своему соседу.
ТЕХНИКА
На машинном дворе как на полигоне — и как в сказке, потому что, к сожалению, мы не так-то уж часто видим подобное в нашей действительности — стояла техника: все трущиеся и ржавеющие детали были густо смазаны солидолом, моторы и моторчики зачехлены в целлофановые пакеты, а колеса побелены известкой, чтобы резина не трескалась. Стояли машины точно по линеечке, с двухметровым интервалом друг от друга, идешь вдоль — как принимаешь парад. На тракторах и комбайнах были не номера, а фамилии водителей, и не мелом написанные, а масляной краской, что свидетельствовало о стабильности кадров. Это называлось у механизаторов «персоналкой», а придумал ее К. Ф. Припеченков, «чтобы машины лучше сохранялись, а у людей к ним возникало чувство», — можно подумать, что Припеченков работал в колхозе не механиком, а штатным «лириком». И все же он был механиком, к тому же обладал довольно скверным характером. Если возвращался с работы льноуборочный комбайн, он его неотмытым в ряд не ставил, как бы водитель ни торопился пересесть на другую машину и как бы сроки его ни поджимали. Жаловаться на механика было некому, так как Бизунов молчал, не желая рубить сук, на котором сидел и он сам и весь его колхоз.
49 тракторов, 15 зерновых комбайнов, 5 картофелеуборочных, 7 льноуборочных, 28 зерновых сеялок, 26 автомашин и прочая «мелочь» вроде культиваторов и сенокосилок — таков парк. Правда, сегодня количеством техники в колхозах никого не удивишь — но сколько еще лет мы будем удивляться элементарному порядку? В колхозе имени Ленина к началу посевной вся техника была «в курсе дела», как выразился Припеченков, — попробуйте этому не поверить, если специально выделенная бригада уже сейчас начинает ремонт техники к будущей посевной. Тот, кто способен в столь напряженный момент предъявить доказательства своих забот о завтрашнем дне, тот автоматически демонстрирует добросовестное отношение к делу в прошлом.
И сам собой отпал вопрос Припеченкову: «Давно ли вы так работаете?» Я заменил его другим вопросом: «Что вы сделали в этом году сверх обычного?» Он подумал, покопался в памяти, почесал затылок: «Вроде ничего… Химичили, правда, с уплотнителями и зерноуловителями — хотели спасти два центнера с гектара, которые разрешено терять по инструкции, — так ведь и прежде это делали…»
ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА, ДИСЦИПЛИНА
Пять комбайнов, что я заметил на картофельном поле, — это и есть «групповой метод», на который молится Бизунов, называя его «методом Маяковского»: «Чего один не сделает — сделаем вместе!» Переведу с поэтического языка на прозу: колхоз располагает четырьмя, к примеру, картофельными полями, но пять комбайнов и два сортировочных стола, которые имеет в наличии, не делит ни по звеньям, ни по бригадам, ни тем более по полям. Собирает в кучу и — на «главное направление», то есть на одно какое-то поле, благо урожай созревает неравномерно. И тогда картошку никто на землю не сыплет — прямо в бункер, и не надо возить ее далеко — сортировочные столы в двух шагах, и тут же техлетучка и сварочный аппарат: выигрыш во времени, в пространстве и в производительности труда. Две или три нормы в день выполняются, таким образом, не только за счет энтузиазма людей, но и разумной организации дела.
В пять утра Бизунов — на машинном дворе. Один. Думает. Потом появляется механик Костя Припеченков, начинает подходить народ, «дает информацию» — кому что нужно. И к шести на машинном дворе становится тихо и просторно. Никакой суеты, никаких лишних волнений. Если ненароком
