Будучи бисексуалкой, она оценила гражданскую смелость Гертруды. Возникшая переписка сблизила двух женщин до такой степени, что Додж однажды поведала ей о своем любовном кризисе с просьбой о помощи.
Гертруда передала Мейбл рукопись Становление американцев, и та, склонная от природы ко всякого рода инновациям, быстро и с восторгом оценила труд Гертруды: «Я страстно желаю, чтобы родилась Ваша [новая] книга! Она, вероятно, окажется для меня подобной моральному землетрясению, как предыдущая — шоком [Три жизни]».
За знакомством последовал ряд приглашений посетить Куронию с дополнительной просьбой: захватить с собой и рукописи новых сочинений.
Потому, вернувшись из Испании, Гертруда и Элис, несмотря на усталость, отправились к Мейбл. Поддержка Мейбл в литературных устремлениях Гертруды была чрезвычайно важна. К тому же, богатая американка располагала важными знакомствами на родине. Да и Лео еще окончательно не покинул улицу Флерюс — уж куда приятнее было провести время в гостях.
По прибытии Гертруда расположилась в кабинете хозяина, в ту пору пребывавшего в Америке, устроилась за его письменным столом и приступила к привычному режиму жизни, работая по вечерам до глубокой ночи.
Мейбл оставила описание портрета тридцативосьмилетней Гертруды. Характерная наблюдательность Мейбл окрашена явной симпатией к Гертруде:
Гертруда Стайн огромна. Килограммы и килограммы нагромождены на ее скелете — не нависшими складками, а одним массивным куском шпика… Ее кудри зачесаны назад и свернуты хвостиком, торчащим поверх ее славного и умного лица. Год тому назад она жила во Фьезоле и тащилась к нам, с трудом преодолевая один холм, затем пересекая городок, опять холм, чтобы нанести визит, — вся взмыленная, с лицом, как бы ошпаренным кипятком. Она усаживалась, обмахивая себя широкополой шляпой с болтающейся темно-коричневой лентой, от неё столбом валил пар. Поднимаясь, она обычно бесцеремонно освобождала одежду, прилипшую к ее крупным ногам. И, однако ж, при всем при этом у нее не было отталкивающего вида. Напротив, она, безусловно, была привлекательна в своей величественной полноте.
Результатом визита явился Портрет Мейбл Додж на вилле Курония, написанный Гертрудой.
Описание начинается одной из известнейших фраз Стайн: «Дни удивительны и ночи удивительны и жизнь приятна». Далее следуют отдельные зарисовки и фразы, которые, казалось бы, не содержат никакой логики или смысла, но полны внутреннего звучания и игры слов. Не найти в самом тексте и упоминания имени или фамилии героини очерка.
Мейбл, прочитав законченный текст, пришла в неописуемый восторг. Она заказала на собственные деньги 300 экземпляров. Подгадала вовремя: как раз Нью-Йорк готовился к международной выставке, посвященной современному искусству, — Армори Шоу. Отправившись в Америку в конце 1912 года, Мейбл Додж приняла деятельное участие в организации выставки, приложив немалые усилия по сбору средств. Литературный модернизм Гертруды вдохновил Мейбл написать хвалебную статью о стиле нового, открытого ею литературного дарования. По материалам выставки готовился специальный номер журнала Арт энд Декорейшн, и статья о Стайн пришлась впору. Поддержал инициативу и куратор выставки.
Вдохновленная намечающимся участием в Армори Шоу, Гертруда в январе 1913 года отправилась в Лондон на встречу с издателем Джоном Лейном. Элис назвала поездку «осадой Лондона». Гертруда боялась издателей, боялась быть принятой за суфражистку. Но все обошлось. В Лондоне они повидали многих знакомых и литераторов, пытаясь пристроить сборник Три жизни, но безуспешно. Главная надежда — Джон Лейн — никак не смог придти к согласию с самим собой и решился на публикацию книги только год спустя.
Утешением стала публикация в американском журнале Миррор статьи Роберта Паркера, положительно оценивающей творчество Гертруды, да предстоящая выставка в Нью-Йорке.
Грандиозное событие состоялось в период февраля-марта 1913 года и включало показ примерно 1250 картин, скульптур и других произведений искусства. На голову американской консервативной публики свалились творения футуристов, постимпрессионистов, художников-кубистов. Потрясение от произведений Пикассо, Дюшана, Вламинка, Брака, Леже и других ввергнула Америку в культурный шок. Выяснилось, что, помимо традиционного подхода в искусстве, существуют и иные пути творческого самовыражения.
Вышла и статья Мейбл Додж, озаглавленная Рассуждения, или Постимпрессионизм в прозе. А приложением — Портрет Мейбл Додж на вилле Курония.
В статье автор писала:
В большой студии в Париже, увешанной картинами Ренуара, Матисса и Пикассо, Гертруда Стайн проделывает со словами то, что Пикассо со своими картинами. Она принуждает язык пробудить к жизни новые образы восприятия текста. <…> В своих импрессионистских работах она использует знакомые слова, чтобы создать совершенно новые состояния и картины, никогда прежде сознательно не испытываемые. Она добивается этого, используя слова в их первоначальном, как ей кажется, смысле. По мнению многих людей, она использует английский язык неправильно, обращается с ним грубо, неуклюже, варварски, безрассудно, сдуру, отвратительно; но своим методом она находит скрытую природу сущности.
Чтобы выразить свои впечатления, она выбирает слова, судя по их внутреннему значению, а не общепринятому использованию… Сосредоточившись на впечатлении, которым она обладает и которое хочет донести, она откладывает на время привычную манеру употребления слов, в ожидании слов или группы слов, которые должны выплыть из подсознания на поверхность и в полной мере выразить желаемый смысл.
Тогда и только тогда она прикладывает свои соображения к ним, проверяя, взвешивая и измеряя их способность выразить то, что она хочет выразить. Очевидно действенное доказательство бергсоновской теории интуиции. Она не охотится за словами — она ждет и дозволяет им самим придти к ней; так и происходит. <…>
Невозможно определить или описать целиком и полностью любое новое проявление в эстетике или литературе, нечто совсем недавнее, как, например, работы Пикассо или Гертруды Стайн; все, что мы можем сделать, это посоветовать в мелочах, сравнить и затем отступить в сторону.
Понять их — дело личного опыта и знания; никто не может быть поводырем другому. Прежде чем думать, надо прочувствовать, и это первый шаг в направлении опыта, потому что чувство есть начало знания, действия. Первое впечатление неважно. Кого-то оно шокирует, изумит или ужаснет; кому-то откроет глаза, доставит удовольствие, даст стимул, кого-то заинтригует.
