Вечерняя лиловая морось сгущалась. От ближайшей стоянки спешил комиссар Оганезов. Вся его фигура выражала нетерпение:
- Вы слышали новость? Подполковник Тужилкин нашелся. Шифровку только что получили.
- А я что говорил? - воскликнул полковник. - Старик Тужилкин найдется. Эт-то, батенька, живучий старик!
Усталость словно рукой сняло. Глаза Преображенского мгновенно стали веселыми, молодыми, к нему вернулась привычная бодрость.
Еще несколько дней назад Тужилкин, отправившись на боевое задание в плохую погоду, радировал с пути: "Возвращаюсь на базу", но как ни ждали его, так и не вернулся. Сколько было волнений в полку!
Сообщение комиссара Оганезова было самой большой радостью. По этому случаю полковник Преображенский, поднявшись к себе в комнату на второй этаж деревянного дома и развернув одеяло, в которое был заботливо укутан баян, с наслаждением заиграл любимую песенку:
"Иду по знакомой дорожке, вдали голубеет крыльцо". С Евгением Николаевичем так уже бывало не раз: грустно ли, радостно - руки сами тянутся к баяну.
- Тося, - шутливо сказал он вошедшей девушке, - ты бы нам подтянула? Давно тебя не слышно, артистка! Курносая официантка зарделась:
- Что вы, Евгений Николаевич! Артисты вот приедут... Они и споют.
К вечеру в полк действительно приехали артисты. Худощавый юноша-баянист, Витя Алексеев, сидя на табурете, аккомпанировал выступавшим.
Концерт шел хорошо. Полковник аплодировал, бросал шутливые реплики, вместе с другими просил повторить номер и от души смеялся.
- Что же вы, товарищи артисты, сами отдыхаете, а другу своему передышки не даете? - смеясь, сказала Тося Валова.
- Баянистов надо жалеть, - поддержал ее полковник.
Витя Алексеев взглянул признательно на Тосю, улыбнулся Преображенскому обнажив ровные белые зубы.
Особую симпатию зрителей музыкант завоевал после того, как выступил с сольными номерами: "Боевое авиационное попурри", "Синенький скромный платочек", "Турецкий марш". Все у него здорово ладилось!
Преображенский, слушая Алексеева, сказал:
- Этот паренек мне определенно нравится. Как только закончился концерт, полковник взял за руку баяниста и повел в соседнюю комнату.
- Товарищ Алексеев, - сказал он, - вы очень хорошо играете. После войны наверняка будете замечательным баянистом и я с удовольствием приду на ваш концерт. Не хотите ли попробовать наш полковой баян?
- С большим удовольствием! Преображенский принес кирилловский баян. Коснувшись пальцами перламутровых клавишей, Виктор воскликнул:
- Да ведь это же не баян, а сказка! - Вам нравится?
- Очень! Нет слов, как нравится! - Тогда пусть баян будет вашим, совершенно серьезно сказал Преображенский.
- Ну, что вы? Наверное, шутите?
- Ничуть не шучу. И раз уж разговор зашел о серьезных вещах, хочу спросить вас: не хотите ли поступить к нам на службу? Подумайте!
- Я ведь еще и близко возле самолета не стоял. Полковник рассмеялся.
- Постоите. Подержитесь руками, а потом, глядишь, и полетите.
- Разве это возможно?
Артисты никак не ожидали такого внезапного поворота событий. Оставить баяниста в полку? Да ведь это же развалить всю их концертную бригаду! Но мог ли кто-нибудь из них возразить семнадцатилетнему юноше, получившему возможность стать бойцом 1-го бомбардировочного минно-торпедного авиационного полка?
Через несколько дней полковник Преображенский подписал приказ о зачислении Виктора Алексеева воздушным стрелком. Поздравляя юношу, он сказал:
- Зачисляю в свой экипаж. Главное сейчас для вас - учеба и тренировки. Баян тоже не забывайте.
Алексеев сразу же прочно вошел в семью летчиков. Его полюбили все. Длинное черное пальто Виктор сменил на новенькую флотскую шинель, на ногах появились унты. Кто-то еще свои дал в придачу. Морскую тельняшку он получил со склада, но в подарок стрелок-радист Логинов дал еще одну тельняшку. Кроме того, ему подарили несколько планшеток, линеек, карманных фонарей. По норме он получил новенькое летное обмундирование. Но самое главное - на матросской робе, на ее левом рукаве, рельефно выделялась серебристая птица - эмблема принадлежности к морской авиации.
Когда эту крылатую птицу пришили к рукаву, Виктор словно глубже осознал смысл своей новой жизни.
Первым заметил птицу на рукаве новичка комиссар.
- Товарищ стрелок, - сказал он, - вы только вчера зачислены к нам в часть?
- Так точно!
- В свое время я мечтал о такой же птице. Несколько лет мечтал. И когда я удостоился носить ее, земли под собой не чувствовал. Этот знак ко многому обязывает. И в первую очередь - стрелять из пулемета только в цель, бить "мессершмиттов" наверняка.
- Есть! - улыбнувшись, сказал Алексеев. - Буду стараться.
- Вам надлежит всегда хорошо помнить, что вам вверяются три жизни!
- Я понял вас, товарищ комиссар.
Острые лучи прожекторов серебрили пушистый снег на аэродроме. Морозной ночью бомбардировщики выруливали на старт. На летном поле мелькали красные и зеленые сигнальные огоньки. В морозном мареве над аэродромом повисла зеленоватая луна. Фигуры знакомых летчиков, штурманов, техников скользили, как тени. К стоянкам своих самолетов прошли Андрей Ефремов, Михаил Плоткин, Корнелий Зелинский, Алексей Пятков. Вот появился и флаг-штурман полка Петр Ильич Хохлов, за ним спешили полковник Преображенский, воздушные стрелки Петр Логинов и Виктор Алексеев. Я остановил Алексеева.
- Желаю удачи, Виктор, у тебя ведь сегодня первый боевой полет. Как настроение. Не страшно?!
- Да что вы, - ответил он спокойно. - С Евгением Николаевичем я готов лететь хоть на край света.
И все же в полудетском спокойствии я уловил затаенное волнение. Конечно, Виктор волновался перед полетом. Волновался он потому, что в эту звездную ночь ему предстояло принять первое боевое крещение.
- Ты хорошо освоил пулемет?
- Не беспокойтесь. Я ведь иду с полковником.
Мы оба проводили взглядом знакомый комбинезон, проплывший в туманной дымке.
Полковник опробовал моторы и вырулил на старт. Высокая снежная пыль поднялась позади самолета.
Совсем рядом притаилась небольшая деревня. Тихий лес дремал под сероватым небом. Часа через четыре наступит утро. Представляю, как усталые и довольные боевые друзья вернутся на аэродром. А сейчас самолеты взяли курс на запад, в глубокий тыл врага.
Рассвет, окрашенный тонким багрянцем, наступал медленно. Над лесом голубело зимнее небо. Оживала деревня. День вступал в свои права.
С задания прилетели первые машины. Они возвращались налегке, без бомб, и садились почти бесшумно.
Пришли Алексей Пятков и Михаил Плоткин, возвратился подполковник Тужилкин. Преображенского все не было. Многие ждали его возвращения на аэродроме, тревожно посматривая на небо. Полковник обычно не уходил от цели, пока не убеждался, что все сделано точно. Видимо, и теперь он остался верен своему правилу.
