Дипломатическую помощь со стороны империи ему оказали, военную же, в которой он очень нуждался, не предоставили, хотя в сентябре 1572 г. совещательное собрание делегатов Пфальца, Бадена, Бранденбурга-Ансбаха пообещало ему это. Однако Саксония и Гессен по религиозным причинам не были склонны помогать кальвинисту Оранскому, к тому же собиравшемуся жениться на французской принцессе-кальвинистке.
После 1574 г. Оранский решительно обратил свои взоры к Франции и Англии. Еще раньше принц пытался получить у королевы Елизаветы согласие на восстание, но в 1572–1574 гг. королева считала, что дружба с Испанией для нее выгоднее, чем дружба с мятежниками, тем более, что она не рассчитывала на успех принца. Его предложение взять власть над Нидерландами она отклонила. И после 1575 г. Елизавета сохранила выжидательную политику, а вскоре последовала решительная ориентация на Францию.
Возможность французской помощи (Анжу в 1578 г. был признан протектором) вызвала у Елизаветы подозрение, и она послала в Нидерланды пфальцграфа Иоганна Казимира с германскими войсками.
Французская помощь в Геннегау, английская помощь в Генте!..
Вынужденное стремление к французской помощи, необходимой все больше и больше, становилось составной частью политики Оранского, тем более, что брачные планы Анжуйского и королевы Елизаветы в перспективе обещали также и английское содействие. Разумеется, это был большой успех его политического искусства, ведь он сумел использовать соперничество между Англией и Францией относительно влияния в Нидерландах.
Для Франции — как для французского короля, так и для гугенотов — помощь мятежникам являлась возможностью отомстить за политику и успехи Карла V, аннулировать их и возобновить претензии на определенные области Нидерландов. Колиньи одобрял политику аннексии отдельных провинций, так как «большая их часть была украшением короны, несправедливо узурпированным у предшественников короля…». Еще в 1578 г. упоминалось, что Франция «имеет древние права на Фландрию». В планах Людвига Нассау эти претензии были учтены.
Оранский знал о этих аннексионистских стремлениях. В ответ на критику брата Иоганна он написал, что ему лучше, чем кому-либо, известны опасности французской политики, но «кому же мне доверять?..». Необходимость его вынудила к тому. И мы можем даже предположить, что французский курс — это «изъявление Божьей воли…», по мнению принца.
Фландрия и Брабант знали цену французской аннексионистской войне и поэтому были противниками ее. Яростнее всех протестовал брат Оранского Иоганн, который видел в этом опасность для империи и упрекал его за то, что тот сражается бок о бок с безбожным католическим королем. «Бог, — как считал Иоганн Нассау, — не попустит этого, не отомстив!» Одному знакомому Иоганн написал, что он «уважал бы своего брата больше, чем Моисея, если бы Его Милость не ввязался в эту французскую авантюру».
Но Оранский остался при своем мнении (еще в марте 1584 г.) и утверждал, что путь вместе с Францией является единственным и он готов за это даже пожертвовать дружбой народа.
Так и случилось: антипатия к Анжу вскоре коснулась и принца. Между тем смерть герцога помешала окончательному заключению последнего договора с ним (после нападения на Антверпен в январе 1583 г.). Имелся план нового окончательного договора (25 апреля 1584 г.), который надо было представить штатам. В договор внесли желание Анжу, что в случае его смерти без наследника «названные страны будут и навечно останутся присоединенными и аннексированными к французской короне».
Из этой фразы такой государственный деятель, как Оранский, должен был понять, что Франция одним росчерком пера достигла того, что на протяжении веков являлось целью ее политики! Столько провинций, бывших когда-то имперским леном, теперь соотносились с империей как округ! Французская сфера власти почти достигла Рейна!
То, что Иоганн Нассау хорошо видел эту опасность, а Вильгельм Оранский — нет, возможно, объясняется бургундско-габсбургским воспитанием принца. То, что Оранский после смерти Анжу сразу же решил продолжать переговоры с французским королем Генрихом III, доказывает сильную, но, правда, вынужденную профранцузскую направленность политики принца.
Голландия, Зеландия и Утрехт не хотели французского господства, отсюда их желание избрать сувереном страны Оранского, а не Анжу! По этой причине был подорван Генералитет. И принц соглашался с решением, что впредь в Голландии и Зеландии будет разрешена только кальвинистская религия. Что касалось Генералитета и религиозной терпимости, то Оранский далеко ушел от исходного пункта своей политической карьеры. Произошло так, что ни один из тех, кто когда-то предложил этот французский курс — дю Плесси-Морней, Ланж и Марникс Сент-Альдегонде, — больше не объявляли себя его сторонником. Альдегонде еще до этого понял свою ошибку, дю Плесси-Морней окончательно отказался от союза с Анжу. Впрочем, аргумент в пользу герцога (возможный брак французского принца с Елизаветой Английской) отпал.
То, что Оранский, несмотря ни на что, придерживался этой линии, как писал его друг Пауль Бюис — «по необходимости и потворству», стало для него политическим злым роком. И в конце концов не французская помощь содействовала Генералитету после смерти Оранского!
«Во славу Господа и короля, содействовать и укреплять всеми нашими силами общую свободу, благополучие и привилегии Нидерландов». Эти слова Оранского, часто повторяющиеся в разных вариантах в его манифестах, заявлениях и призывах, содержат политическую программу принца. Слова «и короля» с 1576 г., вставленные из уважения к общественному мнению, правда, в 1581 г. официально исчезли.
С чрезвычайной настойчивостью принц продолжал борьбу, «чтобы в будущем эта страна управлялась, соответствуя своим законам и привилегиям. Эти законы — почитаемые и древние, основаны на божественном праве и «естественной справедливости». Король тоже должен уважать и охранять эти привилегии, и раз он их нарушает, то наносит ущерб свободе, поэтому узы верности и повиновения между монархом и подданными разрываются. Этим соображением Оранский обосновывал оправдание восстания.
Еще в 1567 г. у принца возник вопрос: «Должен ли я сопротивляться королю, а следовательно, своей собственной власти?» В конце 1566 г. депутаты кальвинистов вместе с представителями дворянства утвердительно ответили на вопрос о праве на восстание. Для Оранского же прошло добрых 10 лет, прежде чем он по внутреннему убеждению одобрил сопротивление королю.
Принц утверждал, что раньше он боролся исключительно против плохих, недостойных представителей и слуг короля. Оранский долгое время был убежден, что король не знал о пренебрежительном отношении к провинциям в Нидерландах. Вплоть до 1577 г. он настаивал на этом тезисе, бывшем, по нашему мнению, фикцией, которой он пользовался для того, чтобы отвести от себя обвинение в восстании против суверена. Вильгельма оправдывал свою борьбу против наместника тем, что она является «необходимой защитой», правом «на самооборону». Весьма показателен в его письмах переход от права на самооборону к праву на восстание. Во всяком случае, для него бесспорно, что тирания не имеет права требовать повиновения подданных. Произведения гугенотов утвердили принца в этом мнении. Французские публицисты Юбер Ланже и дю Плесси-Морней, соавторы знаменитого пропагандистского памфлета «Требования к тиранам», вышедшего под псевдонимом «Стефан Юний Брут», были постоянными соратниками Оранского и жили в непосредственной близости от него.
