Близился вечер. Уставшее за осенний день солнце, готовое вот-вот в бессилии свалиться за горизонт, висело над притихшей землей.
Путь у бойцов был дальний: партизанские дороги пролегали все больше по бездорожью. Устали порядком и поэтому, когда Синкевич объявил, что предстоит заглянуть в Антоновку, свернули к деревне с радостью. В Антоновке жили связные отряда Домна Ефремовна Скачкова и Нина Никитична Нижник. Нужно было получить у них сведения, оставить новое задание...
Сразу из леса выходить не стали. Сначала Синкевич послал глазастого Ивана Бабину на высоченную раскидистую сосну, что стояла у кромки леса, понаблюдать за окрестностью - мало ли что? Хотя наперед знал, что в деревне никого нет: фашистские власти вчера почему-то стянули полицаев и карателей к станции Птичь.
Деревня стояла по-сиротски смиренная. О том, что в ней живут люди, напоминал лишь слабенький дымок, срывающийся с трубы одной из хат. Пустынная улица не вызывала ни у кого подозрения - крестьяне, и тем более дети, даже когда в деревне не было карателей, прятались по хатам.
Синкевич, осторожно и мягко ступая, пошел впереди, за ним, на значительном расстоянии, остальные - Константин Пархоменко, Петр Шахно, Михаил Литвиненко, Иван Касьянов, Бисейн Батыров, Кузьма Кучер, чуть поодаль поляки Станислав Юхневич и Чеслав Воронович, потом Яков Малышев, Алексей Бойко, Николай Алексеенко, Павел Сковелев, Иван Бабина четырнадцать, один к одному, крепких хлопцев. Синкевич давно взял за правило: днем ходить на связь всей группой. Сам обычно сворачивал к связным, бойцы расходились по другим хатам. И получалось, что, посещая деревни, сразу убивал трех зайцев: от связных отвлекал подозрение - его люди заглядывали в каждую хату; давал бойцам возможность необременительно для местных жителей поесть домашнего, да и в крестьянах укреплял веру в то, что у них есть надежные друзья, которые всегда рядом, всегда придут на помощь.
Любили бойцы такие остановки, ноги, казалось, сами несли к деревне. Однако шли сторожко.
За кустами показалась крытая дранкой хата. Удачно хата стояла - от леса почти до самого крыльца тянулся кустарник, в любое время можно было незаметно подойти к ней.
Мирно, спокойно было кругом. И вот, когда бойцы не ждали ничего, кроме домашнего уюта, когда они всеми мыслями были в хатах, а до них оставалось пятьдесят-шестьдесят метров, навстречу из кустов поднялся офицер, за ним вскочили солдаты.
"Десять", - мгновенно сосчитал Синкевич.
- Здавайс, ви окружан! - скомандовал офицер, выставив вперед пистолет.
Синкевич остановился. Нельзя сказать, что он растерялся, хотя появление карателей для него было полной неожиданностью. "Раз так открыто встали, - подумал он, - значит, уверены в своей силе. Повернуть? Пожалуй, бесполезно: путь отхода если уже не занят, так хорошо пристрелян. Тогда только вперед!"
- Ну, ви, кидай шмайсер! - приказал офицер.
Синкевич не дал ему закончить. Нажав на спусковой крючок автомата, крикнул:
- За мной! - И, словно в беге с препятствиями, перепрыгивая кочки, кусты, канавы, метнулся в сторону от ткнувшегося в траву офицера.
Все произошло настолько быстро, что не успели каратели открыть прицельный огонь, как были смяты. Бойцы устремились за командиром к спасительному лесу, но у самой опушки тоже оказались каратели. Услышав стрельбу и затем увидев бегущих на них бойцов, солдаты повели плотный огонь из пулеметов, автоматов, карабинов. Синкевич с группой кинулся было к огородам, рассчитывая через пустырь, расположенный за ними, выбраться на другой конец деревни и там прорваться к лесу. Их остановил мощный пулеметный огонь. Повернули влево - к щетинистому, только что скошенному хлебному полю, но выбежать на него значило превратиться в мишень. Бросились к кустарнику, залегли - надо было прийти в себя, осмотреться.
Место оказалось удачным - с небольшого взгорка хорошо просматривалась окрестность.
Синкевич пересчитал бойцов. Отсутствовал Малышев. Поискали в ближних кустах - не нашли: где-то напоролся на вражью пулю... Надо было думать о живых. Стали готовиться к обороне. Проверили оружие - свое и трофейное, найденное во время поиска товарища. У них было три пулемета: один "Дегтярев" - у поляков Станислава Юхневича и Чеслава Вороновича и два трофейных. Пулеметы поставили с трех сторон и тем самым перекрыли подступы к взгорку. Требовалось во что бы то ни стало продержаться до темноты, а потом под ее прикрытием прорваться.
Опомнившись, гитлеровцы оцепили взгорок.
- Скоро атаку начнут, - предупредил Синкевич товарищей.
И тут со стороны пустыря послышалось:
- Рус Иван, сдавайс!
Точно не человек прокричал - собака тявкнула, трусливо, будто из подворотни.
- Вот паразит, - в сердцах выругался Бабина, - по-русски говорить не научился, а тужится. - И послал автоматную очередь в сторону, откуда донесся голос.
Тут же над деревней занялся дружный автоматный и пулеметный хор. Пули летели со всех сторон: трассирующие, похожие на ровные пунктирные строчки, обычные пули, холодящие душу визгливым, пронзительным посвистом.
Как по команде стрельба прекратилась, и бойцы увидели ползущих на них гитлеровцев, их было не меньше двух рот.
- Началось, - вздохнул кто-то.
От этого вздоха повеяло неприятным холодком.
- Только без паники... - подбодрил Синкевич. Он сломал мешавшую ему смотреть ветку, поудобней устроился на своем месте. - Дотемна продержимся, а там мы спасены... - сказал он.
Хотя сам пока не представлял, удастся ли продержаться столько времени. Это был первый открытый бой, в котором он видел врага и враг видел его. До сегодняшнего дня он избегал подобного боя. Этого требовало прежде всего назначение группы - разведка и диверсия, и он неукоснительно выполнял приказ.
"Надо выдержать первый натиск, - думал Синкевич, - потом люди пообвыкнутся, легче будет..."
А каратели все ползли. Синкевичу бросилось в глаза, что делали они это с неохотой. Ползущий следом офицер все время что-то зло выкрикивал солдатам.
"Ну ничего, занимайтесь друг другом", - вновь подумал Синкевич, стараясь не прозевать момента для открытия огня. Он понимал, как это важно - открыть огонь раньше противника. Скомандовал:
- Приготовить гранаты! - И когда до первой цепи оставалось не больше тридцати метров, кинул лимонку. Вслед за ним швырнули гранаты бойцы...
В облаке пыли Синкевич увидел поднявшегося офицера. Размахивая пистолетом, он призывал солдат к штурму взгорка. И солдаты поднялись, но прежде чем успели сделать несколько шагов, заработал "Дегтярев", трофейные пулеметы, автоматы бойцов. Открыли огонь и каратели, но уже не столько для того, чтобы расчистить себе дорогу, сколько для поднятия собственного духа.
