- Ну, что, жмурики? На работу собрались? Но как же так? Вам ведь не положено работать! Воровской закон нарушать вздумали? Как же после этого поедете на другие зоны? - издевался он.
Владимир Ильич не знал, что за несколько дней до нашего приезда воровская сходка камеры единогласно постановила: в связи с создавшимся положением, с целью сохранения жизни воров и воровского авторитета на данной зоне, в виде исключения, разрешить ворам в законе, находящимся на бугановской «даче», работать на общих основаниях. Вызвано это решение было инцидентом, происшедшим неделю назад, когда пьяный «хозяин» прямо у вахты расстрелял из своего маузера четырех урок, отказавшихся выходить на работу. Трупы сложили возле вахты как наглядное пособие для остальных.
- Пусть лежат, пока не сгниют! - деловито распорядился Буганов.
Буквально за полчаса наши товарищи превратились в ледяные сосульки. Сгниют они теперь только летом.
По обледеневшим жердочкам круглолежневой дороги мы, балансируя, чтобы не соскользнуть, шли на работу. Одни шли в затылок друг другу по одной жердочке, другие - по другой. Руки, скрепленные наручниками, приходилось держать на весу, так как расстояние между жердочками не позволяло приближаться друг к другу. Правда, наручники играли и положительную роль. В случае потери равновесия можно было тут же выправиться, слегка опираясь на наручник соседа, и избежать автоматной очереди, которая моментально выпускалась в строй при любом резком движении.
Свободные же руки использовались для борьбы с еще одним нашим оппонентом - морозом. Время от времени приходилось растирать побелевшие части лица, о чем мы при необходимости с удовольствием извещали друг друга шепотом. Несвоевременное растирание грозило владельцу физиономии остаться без определенного ее фрагмента. Наиболее часто страдал нос. Далее - щеки, губы, подбородок. В самую последнюю очередь обмораживался лоб. Очевидно, раскаленные от постоянно возникающих стрессовых ситуаций мозги нагревали его более интенсивно.
Ну вот наконец показалась делянка. Запуская в оцепление, конвоиры сняли с нас наручники и выдали пилы с топорами.
- Теперь не останавливайся, - прошептал мне в ухо Язва. - У них собаки натренированы - бросаются и начинают рвать на куски любого остановившегося отдохнуть. Все время двигайся.
- Понял. Других предупреди!
- Сека, на кой хрен им такой хилый лес? - поинтересовался Колючий. - Ведь не строевой. На болоте лучше и не вырастет! Только на дрова и сгодится!
- Для крематория, - зло съязвил я.
Мы принялись за работу. Она отличалась от лесоповала в других местах лишь тем, что надо было шевелиться без остановки. Не было также обеденного перерыва, как и самого обеда. Да еще мало прельщала возможность провалиться в незамерзающее кое-где под снегом и мхом болото и до конца рабочего дня пребывать в хрустящей, ледяной одежде. Кроме этого, когда изможденный, посеревший от голода, теряющий сознание зек падал на снег, моментально подскакивающие свирепые псы начинали рвать на нем одежду, ненароком прокусывая оставшиеся на костях хилые кусочки мышц.
Вечером снова наручники и - в обратный путь. Начальство не утруждало себя обыском после работы. Искать было нечего. Пилы и топоры сдавали еще в оцеплении. Ни одного вольного поселка поблизости не было. Три ограничительных полосы (вот что за кордоны находились в лесу) исключали любую возможность проникновения посторонних лиц к расположению «дачи».
Итак, потекла наша унылая жизнь, которую однообразной можно назвать лишь с большой натяжкой. С каждой вечерней проверки кого-нибудь выдергивали в коридор и возвращали либо уродом, либо трупом. Особенно усердствовали наши первые знакомые надзиратели Макаров и Ганичев. Любимым их развлечением была «дыба», сконструированная на вахте. Предварительно надев на подопытного самозажимающиеся наручники (руки назад), этими же наручниками его подвешивали на вбитый в стену огромный стальной крюк. После этого, поспорив на флакон «Тройного» одеколона, какая будет реакция, начинали бить испытуемого толстыми стволами (от круглолежневой дороги) по животу.
Реакция получалась различная. Первоначальное напряжение мышц сменялось расслабленностью, лопались сухожилия, руки выворачивались в плечевых суставах и тело повисало, вытянувшись во весь рост. Второй вариант - это когда внутренности вылезали через задний проход, наполняли собой брюки и человек принимал форму макаки с выпуклым задом. Катаясь со смеху, надзиратели воспринимали данный вариант как самый юморной. Третий вариант ничего, кроме скуки, у них не вызывал. Это когда зек просто умирал от болевого шока.
Несмотря на эти «спортивные» мероприятия, нас не становилось меньше. Время от времени в камеру добавляли человеческое сырье в виде нового пополнения. Этапы на «дачу» шли беспрерывно, но больше нас не становилось. О находящихся в соседних камерах ничего не было известно. Всемирно практикуемые методы межкамерной связи - перестукивание через стенку либо переговоры с помощью алюминиевой кружки - на «даче» не применялись, так как добровольцев, желающих покачаться на «дыбе», не находилось. Теперь стало понятно, почему цыкнул на меня Язва, когда я выразил сомнение в его смелости.
Ненависть, копившаяся в нас, бурлила и била через край. Каждый в душе мечтал встретиться когда-нибудь хотя бы с одним из палачей и отдать свою жизнь за возможность оторвать от его тела сколько-нибудь мяса, откусить кусачками и раздробить молотком кости, а с помощью отвертки вытащить его жилы и накрутить их на нее, пока не лопнут.
Немудрено, что когда надзиратели случайно или специально открыли двери сразу двух камер, раздался торжествующий рев объединившейся толпы. По обе стороны коридора расположены несколько камер. В одном его торце имеется входная дверь, в другом - зарешеченное окно. Открывшиеся двери противоположных камер перекрыли проход и отрезали надзирателей (заходя в помещение, они не брали с собой оружие) от тупикового торца коридора, в котором оказался сам Владимир Ильич Буганов. О такой редкой добыче не помышляли даже самые отъявленные фантазеры.
Толпа, сбивая друг друга, бросилась на начальника. Я думаю, что каждый из нас в этот момент всеобщего помешательства не в силах был сдержать дикое желание зубами рвать это мерзкое тело на части.
Секундная растерянность в глазах Буганова - и вдруг этот громадный мешок мяса с резвостью, присущей рыси, бешеным броском вылетает в окно и вместе с обломками рамы, с осколками стекол, с решеткой, выбитой заодно с кирпичами, вылетает по ту сторону барака на запретную зону. Тут же с двух противоположных вышек начинают строчить пулеметы, отсекая огнем своего начальника от рассвирепевшей толпы и не давая ей возможность выплеснуться через образовавшийся проем на запретную зону.
