У Гитлера, как и у большинства диктаторов, была не только потребность символически «увековечить» в произведениях архитектуры свою и без того огромную власть, но и заявить о себе как о художнике, наверстать то, что было для него невозможно до 1933 г., и реализовать свои архитектурные проекты. Вместо того чтобы претворять свои планы в жизнь, он оказался в положении «первого добытчика денег для лучших архитекторов Германии», как он любил говорить с наигранной грустью. Власть и ее отражение в произведениях искусства как правдивый слепок с реальности составляли для него неразрывное единство. Требование Шопенгауэра к искусству, заключающееся в том, чтобы изображать бытие средствами художника и в конце концов сказать: «Смотрите, вот сама жизнь!», Гитлер извратил точно так же, как он делал это и с философскими, историческими и биологическими учениями. В его представлениях задача искусства заключалась в том, чтобы сделать наглядными с фотографической точностью законы природы и то, что он считал таковыми. Таким образом из «вечных» законов природы он выводил претензии на «вечность» для определенных произведений искусства и архитектуры. Поскольку, по его понятиям, лишь такие «законы» природы, как беспощадная борьба, неприкрытое насилие и последовательная жестокость, без угрызений совести поддерживают жизнь, то логично будет потребовать от изобразительного искусства, чтобы оно без искажений отражало исключительно конкретные «закономерности». Возражений он принципиально не признавал. Так, например, в 1933 г. на заседании по вопросам культуры в рамках партийного съезда НСДАП в Нюрнберге он заявил: «Так же как для поддержания любого человеческого общества должны соблюдаться определенные принципы, независимо от того, согласны с ними отдельные индивидуумы или нет, так и культурный облик народа должен формироваться призванными для этого деятелями культуры в соответствии с его лучшими чертами». Очевидно, что архитектура лучше всего подходила для того, чтобы не только доносить до людей воззрения Гитлера, но и навязывать их каждому. Он считал ее высшим из всех искусств. Вслед за ней, по его мнению, шли скульптура и живопись, что опять-таки указывает на влияние Шопенгауэра.
Гитлер разделял представление Шопенгауэра о том, что человек должен смиренно подходить к произведениям искусства (как к князю) и пытаться понять их как откровение бытия. По его мнению, индивидуум, как и у Шопенгауэра, должен ждать, что ему скажет произведение искусства. Этот «ответ» Гитлер, всю жизнь считавший себя художником, априори возвысил до главного элемента творчества. Он, который хотел не только быть мифологическим Атлантом, держащим землю на своих плечах, но и властелином мира, который вправе по своему усмотрению менять облик земли, будучи «фюрером и рейхсканцлером», видел в политике и политической власти средство претворения в жизнь своих художественных представлений, что подтверждал и Альберт Шпеер. Так, например, Гитлер заявил на открытии выставки немецкого искусства в 1939 г.: «Памятники архитектуры сегодня являются величественным свидетельством силы нового немецкого духа в культурно-политической области. Так же как отдельные стадии национального возрождения, получившие свое завершение в создании великого Германского рейха, покончили с политическими маловерами, так же покончат с маловерами в сфере культуры непревзойденные памятники архитектуры нового рейха. Не подлежит сомнению, что архитектура находит все более достойное продолжение в области скульптуры и живописи».
Беспредметную живопись, которая является прямой противоположностью архитектуры, Гитлер отрицал вследствие своего отношения к власти как к конкретному отражению законов природы. Диктаторы никогда не терпели попыток индивидуальной интерпретации. Люди, которые задают вопросы о мыслях существ, отбрасывающих тени на стены пещеры, которых описывает Платон в своем «Уравнении пещеры», подобны песку в механизме аппарата власти. Гитлер в официальной обстановке называл их «чахоточными эстетами», чьи воззрения должны неукоснительно подавляться. Его личное мнение, которое он порой высказывал в кругу приближенных, не всегда полностью совпадало с целенаправленными официальными и полуофициальными пропагандистскими установками. Как свидетельствуют некоторые из его работ, он не всегда отрицательно относился к абстрактной живописи, которую официально не переносили ни он, ни Муссолини, ни Сталин. Некоторые портреты и изображения животных можно было бы приписать кисти художника-абстракциониста, если бы на них не стояла подпись Гитлера и если бы не было однозначно доказано, что он является их автором. Далеко не во всех областях изобразительного искусства он был консерватором и традиционалистом. Столовые приборы, которые он сам спроектировал и внедрил в производство, в 50-е годы почти без изменений продавались с большим успехом как образцы современного дизайна. Шла ли здесь речь о копировании разработок Гитлера или о самостоятельном проекте, создатель которого не знал о работах Гитлера, в данном случае не играет роли.
Радикально-консервативный Гитлер, вкус которого постоянно отвечал «добропорядочным буржуазным» представлениям и традициям, любил старые картины, дорогие ковры и солидную старую мебель, однако не отрицал и современных деталей интерьера, если они не были слишком «современными». В то время как традиционалистские руководящие круги и деятели сферы образования еще до 1914 г., когда Гитлер формировал свое «мировоззрение», обратили свои взгляды на импрессионизм и частично даже на экспрессионизм, это направление прошло мимо него. Насколько отразились на его представлениях сформулированные в 1907 г. в Мюнхене концептуальные требования Германского союза художественных ремесел и промышленности, установить не удалось. Тот факт, что он, будучи сторонником этого союза, не признавал штукатурку, балконы и обрамленные колоннами окна как элементы стиля в строительстве и принципиально предпочитал естественный камень, недостаточен для серьезной оценки.
Придерживаясь мнения, что мы должны «искать своих предков» в Древней Греции и Риме, он был убежден, что и изобразительное искусство Греции и Рима являло собой вершину живописи и скульптуры. Современную итальянскую живопись и футуризм он отрицал и критиковал за то, что они стоят слишком близко к экспрессионизму и импрессионизму, которые обязаны своим значением еврейским манипуляциям. Античность, романтизм и барокко представлялись ему эпохами истинного искусства. Он особенно гордился тем, что сумел приобрести, например «Чуму во Флоренции» Ганса Макарта и купил при посредничестве Муссолини знаменитую копию «Дискобола» греческого скульптора Мирона 450 г. до нашей эры. Ренессанс он считал слишком тесно связанным с христианским культом, а готику слишком пронизанной христианской мистикой. Современную немецкую живопись он также не признавал, но покупал ее, чтобы стимулировать труд художников. Он отказывался замечать какое-то развитие живописи, которая, в отличие от видимого развития техники, требует интерпретации. Его любимыми художниками были Карл Шпитцвег (1808–1885), Ганс Тома (1839–1924), Вильгельм Лейбль (1844–1900) и Эдуард Грютцнер (1846–1925), чьим картинам он давал оценки со знанием дела. Когда, например, какой-то мошенник продал Генриху Хоффману фальшивого Шпитцвега, Гитлер с первого взгляда распознал подделку, но ничего не сказал Хоффману, чтобы не лишать его радости. Он охотно выслушивал похвалы себе как государственному деятелю, который сумел «воскресить из небытия» художников, считавшихся забытыми. К ним относились Фридрих Шталь и Карл Лейпольд. Он приобрел свыше двадцати работ Шталя и больше десяти Лейпольда. Постоянно интересуясь произведениями изобразительного искусства, он нередко покупал их. Гитлер всегда говорил, что все его представления, воззрения и оценки в сфере изобразительного искусства и архитектуры, так же как и литературы, в деталях сформировались уже до 1914 г. Не случайно он всю жизнь был убежден, что величайшие достижения изобразительного искусства на немецкоязычном пространстве были созданы до 1910 г. То, к чему стремился Гитлер в качестве архитектора, его критик Альберт Шпеер сумел понять лишь во время двадцатилетнего заключения в тюрьме для военных преступников Шпандау. «Его представления, — заявил Шпеер в 1966 г., — примерно соответствовали миру искусства, существовавшему до первой мировой войны. Я заказал в Шпандау все старые подшивки немецких журналов по архитектуре и строительству с 1890 по 1916 г., чтобы… изучить эту проблему». «Миром» Гитлера был XIX век и его наследие, которое он охотно противопоставлял достижениям греческого и римского искусства. Его обширные, но односторонние познания в литературе, мелкобуржуазное происхождение, биография и опыт, полученный в Вене, создали рамки его художественных суждений, которые он считал абсолютными и вечными и никогда не пытался расширить их. Его план собрать все произведения изобразительного искусства XIX и XX веков в отдельных галереях и предоставить их в распоряжение современных мастеров для изучения [82] явственно демонстрирует, как проходило его становление. Все, что он увидел и оценил в Вене, на всю жизнь остается краеугольным камнем его искусствоведческих суждений. В 1924 г. он решил, что открыл видимые признаки начала «упадка» изобразительного искусства на рубеже веков. «Еще до начала XX века в наше искусство начал просачиваться элемент, — писал он в "Майн кампф", — который до этого был ему совершенно чужд и неизвестен». В противоположность «извращениям вкусов прежних времен» он воспринял его совершенно однозначно как духовное вырождение, «явственное проявление политического краха в культурной области». Спустя 18 лет, когда он начал силой загонять немецкую культурную жизнь в прокрустово ложе, он добавил к этому сроку еще четверть столетия. «До 1910 г., — заявил он 27 марта 1942 г., — у нас был чрезвычайно высокий уровень искусства. Начиная с этого времени, к сожалению, этот уровень начал все больше падать… То, что навязывают немецкому народу под видом искусства с 1922 г. (до 1933. — Прим. автора), превратилось в сфере живописи в сплошную беспомощную пачкотню». Эмиль Нольде, вступивший в НСДАП ненамного позже Гитлера, Карл Шмидт-Роттлюфф, Эрих Хеккель, Отто Дике и Конрад Феликсмюллер — вот всего лишь несколько имен, вошедших в историю искусства. Их он называет «вырожденцами» и изгоняет из мира искусства, а иногда и из жизни вообще.
