для которого чувствителен каждый золотник, сделав скачок, стремительно поднимается вверх.
Вскоре анероид показывает максимальную высоту моего полета — три тысячи двести метров. Туманная мгла скрыла землю: очень холодно; воздух разряжен, и дыхание уже затрудняется, руки в перчатках стали мерзнуть, пришлось надеть пальто.
Подо мною облака, совершенно закрывающие землю, вверху голубое небо, потемневшее после заката солнца, а вокруг безмолвие могилы. Снова чарующая картина…
Продержавшись в таком положении и сделав необходимые наблюдения, решаю окончательно спуститься на землю. Снова открываю клапан, и снова шар стремится вниз. Медленно редеет туман, открывая взору знакомые очертания земли. Цвета полей своими тонами напоминают старинные гобелены…
Глаз отдыхал. Земля как бы заснула в вечернем сумраке. Вдали поблескивал ровным красноватым цветом Куяльницкий лиман, и шар, стремительно спускаясь, быстро приближался к нему.
На глаз было легко определить, что, снижаясь такими темпами, шар опустится в лиман. Поэтому, чтобы избежать неприятной холодной ванны, снова открываю клапан. Шум в ушах усиливается, падение становится таким стремительным, что стрелка прибора уже не переходит плавно с цифры на цифру, а скачет по ним: 600, 500, 400, 200…
Земля неудержимо несется навстречу, деревья, дороги, поля и дома быстро вырастают. Опасный момент. Последний мешок песка высыпан за борт корзины. Но вместо того, чтобы падать вниз, песок тучей пыли окутывает меня, и мелкие камешки глухо стучат об оболочку шара.
„Падение шара быстрее падения песка!“ — мелькает у меня мысль, и я с невольной дрожью выглядываю из корзины.
Мешок балласта оказал свое действие: падение замедляется, однако все еще остается настолько стремительным, что удар о землю корзины грозит мне гибелью.
Осталось 100 метров. Вот конец гайдропа коснулся земли, и толстый канат стал укладываться на песок, слегка волочась за шаром.
Словно могучая пружина, задерживал он падение шара, быстро облегчая его.
Опасность миновала, и я уже теперь смело беру веревку клапана и повисаю на ней. Последние 100 метров пройдены, вот-вот корзинка ударится о землю.
Я быстро подтягиваюсь на руках к кругу, к которому крепится корзинка, и напряженно жду толчка.
Корзина резко коснулась земли, и шар, вздрогнув, сделал быстрый скачок метров на десять по направлению к лиману. Клапан уже открыт вовсю, газ шумно выходит через отверстие, и обессиленный шар припадает к песку…
Я снова на земле. Пустынное место, вокруг ни души. Шар спустился всего в шести саженях от воды лимана, на влажный прибрежный песок».
Уточкин открыл глаза и пробормотал неизвестно почему пришедшие на ум слова: «Троица Единосущная, Равносильная и Безначальная».
— Нет, — замотал головой, — нет, — потому как начало было совсем другим. Тогда на гастроли в Одессу приехал воздухоплаватель Юзеф Древницкий. Сергей Исаевич подошел к нему, вручил собранные 20 рублей и упросил взять с собой в корзину воздушного шара. Поднялись в воздух, но довольно быстро попали в сильный боковой ветер, который понес их в открытое море. Как ни старался господин Древницкий, не смог справиться с управлением. Приводнились в километре от берега. «Вот здорово: сразу две ванны — воздушная и морская», — восхищался потом Уточкин.
Выглянул в окно.
Непонятное время суток какое-то.
Так уже было в детстве, когда отец — Исайя Кузьмич укладывал мальчиков рано спать, и они засыпали, боясь рассердить строгого родителя, но потом просыпались то ли слишком рано, то ли слишком поздно, когда из зашторенных окон исходило матовое свечение и было совершенно невозможно понять, какое это время суток и существует ли время вообще.
Итак, все перепуталось в голове — футбол на Малофонтанской, центрфорвард Гриша Богемский, голевая передача с центра поля, драка в подворотне, в которой чуть не убили, укол морфия, полет на воздушном шаре, провалы в памяти.
Через открытое окно со двора доносилось пение.
Низкий женский голос старательно выводил лермонтовское:
По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Тут же и подхватил Сергей Исаевич полушепотом:
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез.
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Лермонтов был среди тех, чьи книги хранились в тайнике за печкой и были сожжены в этой же печке по приказу Исайи Кузьмича.
Нет, не то чтобы отец не любил читать, находя чтение пустой тратой времени, занятием бессмысленным и даже вредным, просто ничто в его доме не могло свершаться без его ведома, и его сыновья — Сергей, Леонид и Николай должны были следовать этому правилу неукоснительно.
Вот если бы они, а также их двоюродный брат Спиридон сообщили Исайе Кузьмичу заблаговременно о том, что собирают книги в секретном месте, то вполне возможно никакого аутодафе и не произошло бы, но свершилось то, что свершилось.
Бок, по которому пришелся удар металлическим прутом, уже почти не болел, разве что огромная фиолетового оттенка с желтыми прожилками гематома расползалась по спине. И это уже потом врач скажет Уточкину, что босяк сломал ему ребро и повредил позвоночник, что последняя травма (травма позвоночника) весьма опасна, но ничего с этим поделать нельзя, а постоянные, доводящие до одури боли теперь будут преследовать пациента.
Сергей Исаевич хорошо знал, что такое головные боли.
Теперь к ним прибавились боли в спине и в правом боку.
Казалось, что на его теле не осталось живого места, что все оно представляло собой одну большую рану, приносящую страдания, прекратить которые мог только морфий.
Это было ожидание страха от предстоящего терзания.
Возбуждение сменялось безразличным оцепенением.
Экзальтация — сонливостью.
Всякий раз после укола Уточкину снилось, что он летает среди ползущих облаков, которые напоминали ему крадущихся хищных кошек, или поднимается к самому солнцу, диск которого скрыт луной или иной другой планетой так, как это бывает во время затмения.
6 августа 1887 года.
Окрестности города Клина Московской губернии.
Воздушный шар «Русский» подготовлен к полету пилотом-аэронавтом, поручиком лейб-гвардии саперного батальона, впоследствии генерал-лейтенантом Александром Матвеевичем Кованько.
Для наблюдения за полным солнечным затмением летная корзина снабжена барографом, двумя барометрами, полевым биноклем, спектроскопом, электрическим фонарем и сигнальной трубой.
Задачи научного исследования —
