В ревизионную комиссию избираются — О. К. Майер, А. Р. Беляев и Б. А. Герн»[115].
«5 октября состоялось общее собрание членов смоленского общества любителей изящных искусств под председательством А. Д. Грудзинского. <…>
В состав литературной комиссии вошли следующие лица: Б. Н. Цапенко, М. П. Якубович, В. А. Карелин, А. Д. Грудзинский, А. Р. Беляев. <…>
Избранными в режиссерскую комиссию оказались: Грудзинский, Свешников, Беляев А. Р., Н. Б. Цапенко, Н. Малюжениц и Буш»[116].
Вдобавок к членству в комиссиях Общества любителей изящных искусств Беляев избран еще и товарищем (то есть заместителем) его председателя[117]. Поэтому слово его звучит весомо:
«23 октября в помещении губернского земства на литературном вечере, устроенном обществом любителей изящных искусств, В. А. Карелиным был прочитан доклад „Уайльд об искусстве“. <…> А. Р. Беляев высказал несколько интересных мыслей о причине перелома в душе Уайльда»[118].
«9-го ноября в 5 часов вечера в помещении купеческого собрания состоялось общее собрание членов глинкинского музыкального кружка по вопросу о чествовании памяти Л. Н. Толстого.
<…> Председателем вносится предложение об отчислении части чистого дохода с первого концерта в пользу фонда имени Л. Н. Толстого. Н. Е. Разумовский и Н. М. Тумилло-Денисович предлагают с этим вопросом обождать, так как неизвестно, даст ли доход концерт.
А. Р. Беляев. Общее собрание может сделать условное постановление: отчислить в пользу фонда, если концерт даст доход. Такое постановление ни к чему не обязывает и, вместе с тем, в случае дохода с 1-го концерта, даст_возможность сделать взнос в пользу фонда своевременно. <…>
А. Р. Беляев вносит предложение избрать представителя кружка в думскую городскую комиссию, организованную для разработки вопроса об увековечении памяти Л. Н. Толстого. <…>
8-го ноября состоялось экстренное заседание правления. <…> Обсуждение детального плана чествования памяти Толстого было отложено до разработки этого вопроса в думской городской комиссии, куда были избраны представителями о-ва В. В. Подвицкий и А. Р. Беляев»[119].
Год 1911-й. И снова прием пожертвований для музея[120]. И членство в очередном новом обществе:
«Читателям „Смоленского вестника“ уже известно, что недавно в Смоленске открылось новое общество содействия физическому и умственному развитию. <…>
Сегодня новое общество открывает свою деятельность организацией литературно-вокально-музыкального вечера, в котором примут участие О. А. Бузыцкая (рояль), А. Р. Беляев (чтение), Н. Н. Иванов (декламация), М. Н. Колосова (пение), Л. Я. Левитан (виолончель)… Затем будет играть хор балалаечников под управлением А. Г. Чухалдина»[121].
Посмотришь — культурная жизнь бьет ключом. Вот только одно обстоятельство, общее для всех этих обществ и начинаний, смущает — участники. И не то, что каждый раз их не больше 40–60 человек, а то, что всюду и всегда это одни и те же люди. И к какому бы культурному делу ни прикладывали они свои руки, главным остается одно — все они дилетанты. Нет среди них ни писателей, ни поэтов, ни актеров, ни ученых — хотя бы и невыдающихся. Они читатели, зрители, слушатели, короче — публика. А то, чем они занимаются, это — взаимное самообслуживание и имитация разнообразных художеств. И пока Беляев срывал аплодисменты такой аудитории, ничего из него выйти не могло…
Но и это, при всех изъянах, все-таки праздничная сторона жизни, для души, отдушина… А вот — рабочие будни.
25 февраля 1911 года. Дело о самовольной порубке леса. Истцы — Рославльский и Ельнинский сиротские суды. Обвиняемые — Скундин, Хазанов и Маргорин. Нанесенный ущерб — 28 тысяч рублей. Но сироты требуют взыскать с подсудимых 100 тысяч. Хазанова и Маргарина защищает помощник присяжного поверенного А. Р. Беляев. В ходе слушания дела Беляев сделал заявление для суда:
«Сейчас во время перерыва ко мне подошел один из свидетелей по делу, г-н Козьменков (ельнинский городской староста), и предложил не ставить ему во время допроса такие вопросы, какие для него неприятны, угрожая, что в противном случае он найдет способы со мной сосчитаться. Прошу слова эти, сказанные во время судебного разбирательства, занести в протокол!»
Судье Козьменков сказал, что во время допроса одного из свидетелей защитник Беляев, упоминая его, Козьменкова, фамилию, допустил замечание, тон которого он считает для себя обидным.
На вопрос судьи: что это за возможность свести счеты? — Козьменков заявил, что всего лишь имел в виду власть судьи, которому он хотел пожаловаться на обидчика[122]. Объяснения Козьменкова судью, видимо, удовлетворили, и заявлениям Беляева об отсутствии в действиях подсудимых состава преступления — они рубили и продавали свой собственный лес — не внял. И Беляев процесс проиграл — всех подсудимых суд признал виновными[123].
Хорошо хоть обидчивый Козьменков не успел с адвокатом разобраться:
«10 марта вечером в квартире г-на Козьменкова в г. Ельне по предписанию властей был произведен обыск, находящийся в связи с арестом его. <…> Между прочим, передают, что основанием к привлечению к аресту Козьменкова послужил не единичный случай, жертвою которого сделалась его воспитанница Б. Таких „случаев“ ельнинские обыватели насчитывают несколько. Воспитанница Козьменкова, 12–13-летняя девочка, имеющая отношение к аресту его, воспитывалась раньше в ельнинской гимназии, попечителем которой состоял Козьменков, но затем отношения к ней Козьменкова послужили, как говорят, поводом к переводу ее в одно из смоленских учебных заведений. <…> Живя в Смоленске, несчастная девочка рассказала о своем несчастье квартирной хозяйке. О преступлении доведено было до сведения судебных властей. Узнав об этом, Козьменков поспешил взять к себе в Ельню свою воспитанницу. Но скрыть преступление уже не удалось. В Ельне арест городского старосты произвел сенсацию»[124].
Впрочем, на судьбе беляевских подзащитных и это никак не сказалось — при вторичном (по апелляционной жалобе) слушании дела приговор был оставлен без изменений[125].
А вот и удача:
«Вчера в смоленском окружном суде слушалось интересное дело по иску смоленского отделения Государственного банка к Н. И. Верховскому 300 руб. по векселю. Николай Иванович Верховский рабочий „молотобоец“, живущий постоянно в Москве, получив повестку о предъявлении к нему иска по векселю, был очень обескуражен, так как никогда в Смоленске не бывал и векселей не выдавал. По просьбе его поверенного, пом. присяжного поверенного А. Р. Беляева, была произведена экспертиза сличения почерков его доверителя и — неизвестного векселедателя, также Николая Ивановича Верховского. Экспертизой было установлено полное различие почерков и Государственному банку в иске было отказано. Таким образом, из-за „фамильного сходства“ Н. И. Верховский отделался сравнительно легко: пришлось лишь — потратиться на дорогу в Смоленск да из-за этой поездки потерять место на заводе, где он служил»[126].
