не ходи,
я иду искать Покой,
который ходит лишь за мной.
На меня смешной японец
косо смотрит, улыбаясь:
– Ты живёшь на Сахалине?
– Я живу? Не угадаешь!
За кого ты
– Ты за луну или за солнце?
– За луну.
– За советскую страну.
– А я за солнце.
– За кривоногого японца.
Это наша детская считалка. А Япония, вот она, рядом, рукой подать: через маленький перешеек пролива Лаперуза. От мыса Крильон на Сахалине до мыса Соя в Японии – всего 43 километра. Мыс Крильон – самая южная точка русского острова, а мыс Соя – самая северная точка страны восходящего солнца.
А на мне японское болоневое пальто, японские резиновые сапоги с утеплителем и смешная японская шапочка. Всё. Я больше ничего не знаю про этот народ, кроме того, что у них луноликие лица, слегка раскосые глаза и чёрные, как смоль, волосы. Ну ещё и то, что война у нас с ними была в 1945.
– Пап, а все япошки кривоноги?
Отец неуверенно кивает головой.
– А почему они книжки не пишут, а рисуют?
– Не знаю, может, писать не умеют.
– Да не, у них же есть иероглифы!
– Ха, а ты попробуй их напиши.
Я сажусь за стол и пытаюсь срисовать иероглифы с этикеток.
– Совсем не получается!
– Ну вот. А им, бедолагам, каково? Тут не только рисовать книжки научишься, но ещё и вышивать.
– Ой, а я кошечку не довышивала!
– Вот-вот, иди вышивай свою кошечку. А к желтомордым никогда не суйся. Раздавят!
– К кому, к кому?
– Ни к кому. Вышивай. Бог с ним, с этим рисованием. Кстати, ты за луну или за солнце?
– Я за небо.
– Вот до него и бегай!
Я оторвалась от стула и полетела на небо. А там большими буквами было написано: «КАК ВЫ МНЕ ВСЕ НАДОЕЛИ! БОГ».
«Что бы это значило?» – подумала я и опустилась на землю. Спросила у отца, тот отмахнулся. Пристала к матери, та покрутила пальцем у виска. У япошек что ли спросить?
– Эй, японцы! – прокричала я.
А в ответ тишина. Съел пролив Лаперуза мой крик. Сожрал. Проглотил. Сволочь!
Замуж за гиляка
Я очень люблю есть рыбу: соленую, жареную, запеченную, уху. А вы корюшку и салакушку сушили сразу сотнями штук; горбушу, селёдку, кету солили бочками; мойвой картофельное поле удобряли; камбалу и навагу зимой мешками в дом тянули; а крабовое мясо не зная уж куда и деть, пихали в пельмени, нет? Скажу вам больше, сегодняшние сахалинцы так не делают. Всё, выловили нашу рыбку промышленники и браконьеры. Нету рыбки, ам-ам, мало-мало!
А вчера, то есть в моём детстве… Мать отмачивает в ведре кету для того, чтобы приготовить ее в томатном маринаде, и кидает рыбы в два раза больше, чем надо:
– Всё равно Инка половину повытягивает – сожрёт!
Я то повытягиваю. А вот рыба в томатном маринаде – единственное нелюбимое мной блюдо.
– Тебя замуж надо выдать за гиляка! – ухмыляется мать.
Отца это очень насторожило, и он стал после работы приносить мне с шахтной столовой пирожки, чебуреки, рабочие завтраки и фаршированные блины:
– Ешь, доча, нормальную пищу, не надо нам зятя – гиляка!
– Нашёл нормальную пищу! – ругалась Валентина Николаевна на мужа. – Ешь, дочь, рыбу, ешь! – и снова отцу. – Чем тебе гиляки не люди?
Пока папка долго матерится в пространство, я спрашиваю:
– А кто такие гиляки?
– Да нивхи наши, народы севера. Всю зиму только рыбой сырой и питаются, строганиной то бишь.
Я с отвращением передергиваю плечами:
– Борща хочу!
– Совсем опупели вы с отцом! – беленится мать. – Ага, щас возьму и пятилитровую кастрюлю рыбного супа пойду и свиньям вылью. Всё ради вас! А ну живо за стол.
Куузика и турнепс
Сентябрь. Мы двумя четвертыми классами едем в Александровск-Сахалинский совхоз собирать куузику, турнепс и морковку. Ну морква – ладно, знаем такой овощ. А про куузику и турнепс слышим впервые. Допрос учительницы ничего не дал, она лишь хмыкнула:
– Не прикидывайтесь идиотами! – и убежала обедать.
– А и правда, мы ж не идиоты! – сказали мы себе. – Куузика – это сорт клубники, а турнепс – турник, на который надето огородное чучело. Там же есть вороны?
– Где?
– На полях.
– А то!
– Вот. А зловещий турнепс стоит посреди куузики и отгоняет вороньё.
Ой, как нашему классу понравилась идея – лазить по клубнике под тенью огромного чучела! И мы счастливые разбрелись по домам – расспрашивать родителей о турнепсе и куузике.
Ну вы уже поди догадались, что на следующий день к школьному автобусу четвероклашки сползлись заспанные и не столь довольные, как вчера. Зато мы на своих зубах проверили, что куузика слаще турнепса, а морковка слаще их обоих, но твёрже. Морковка в поле невероятно большая! Или просто мы такие маленькие… Не знаю. Пацаны затеяли кидаться морковкой, пока наши руководители культурно кушали водку в кустах, закусывая турнепсом, так как он не приторный, а даже немножко горьковатый.
Весёлая получилась поездка, скажу я вам! Жаль только, что она оказалась первой и последней. Больше наш класс на поля не приглашали. Да и школу тоже. А почему – не знаю. Ну не из-за того же, что мы всему посёлку разболтали, что колхозники – пьяницы!
Подружка на долгие годы
Четвёртый класс – это серьезно. А длинная-предлинная дорога со школы до дома – ещё серьёзнее. И если на пути сидит кошка, то надо брать. И вот стою я у обочины проезжей части, там же сидит четырехмесячное серо-полосатое чудо и просится ко мне на руки. Ко мне, не к кому-нибудь, а ко мне.
– Бери! – говорит подошедшая тётя Зина.
– А она ваша?
– Впервые вижу, но раз просится, надо брать.
– Надо, – вздыхаю я.
Так в моём доме появилась кошка Марыська. Моя Марыська, ни папина, ни мамина, а моя. На долгие-долгие годы. И спали мы вместе, и по лесу гуляли вместе, и крыс Марыська носила на мою подушку. Ни деду, ни на бабе, а мне. Слышите вы? Её крысы – мои крысы. А если не удержится и сожрет половину амбарной твари, то вторую половину обязательно припрет своей девчулечке-красатулечке. Вот. Я своей Маруське сижу читаю сказку:
– Ты, моя Маруська, по окну не лазай! Мы с тобой подружки, но тут сидеть опасно, можешь навернуться, знаешь же прекрасно!
Кошка хитро отвечала:
– Я, дитё, как-то не знала, что кошкам вредно гулять по крышам, а вот таких, как ты, малышек совсем недавно мать ругала за подоконник, я видала!
Наша кошка
Кошка
