Эти шхуны оказались на удивление устойчивыми. Нам понадобилось тридцать выстрелов, чтобы уничтожить первую. К тому времени, когда первая цель исчезла под водой, экипаж второй уже улепетывал в своей шлюпке в сторону берега. Вероятно, это были греки, действующие под контролем немцев, хотя на шхунах и висели небольшие красные вымпелы.
На этом этапе войны мы вели себя благодушно и всегда позволяли себе пару неточных выстрелов, чтобы экипаж атакуемых судов мог спастись. Надо признать, делали это они весьма искусно. Позднее коварные немцы придумали штуковину, которую мы называли каиком[5] -ловушкой. Такой каик представлял собой безобидного вида шхуну, на которой скрывали 3-дюймовую пушку, шесть пулеметов «максим» и несколько глубинных бомб. Появление таких каиков-сюрпризов вынудило нас атаковать суда быстро и неожиданно. В результате греки часто не успевали спустить на воду шлюпки, и мы оставляли их барахтающимися в воде недалеко от берега.
Вторая шхуна перевозила бочки с нефтью. После первого же нашего выстрела ее охватило пламя, и мы, удовлетворенные, начали уходить в открытое море. В дыму едва не столкнулись со шлюпкой, в которой находились спасшиеся члены экипажа.
Они гребли веслами с безразличным видом, как будто такие происшествия случались с ними ежедневно. В то время продовольственная ситуация в Греции была тяжелейшей, поэтому на прощание бросили им несколько банок сливочного масла, мяса и супа.
В течение следующей недели мы кружили по северной части Эгейского моря, повторяя путь капитана Кука: прошли под горой Афон, обогнули острова Скирос и Лемнос, заходили в Салоникский залив.
Работы было немного. В тени знаменитого Олимпа мы потопили два каика-ловушки. Прилетевший неизвестно откуда гидросамолет помешал нам настичь третье судно. Он сбросил две бомбы, которые упали далеко от нас, и еще некоторое время кружил над нами, демонстрируя свое бессилие. Проходя мимо полуострова Кассандра, мы обстреляли находящийся там завод по производству смол. Там впервые услышали звук, который прозвали «стуком Муссолини».
Этот звук хорошо был слышен в наушниках гидрофониста. Издавал его прибор обнаружения подводных лодок. Он очень напоминал стук пишущей машинки. Должно быть, это был весьма эффективный прибор, потому что каждый раз, когда мы слышали его характерное постукивание, обязательно появлялись самолет или сторожевой катер, которые начинали поиск. У полуострова Кассандра прилетели два старых гидросамолета. Мы заметили их, когда сменяли вахту перед завтраком. Они долго кружили над морем и ушли на север с наступлением темноты.
Немцы не были глупцами. Они знали наши любимые цели и размещали вокруг них пушки, мины и тому подобное. В таких обстоятельствах нашим главным козырем была внезапность. Услышав где-нибудь «стук Муссолини», мы немедленно на полном ходу уносились в темноту, а утром появлялись в другом конце Эгейского моря.
Своими действиями мы расстроили систему снабжения немцев в этом регионе. На судах, потопленных нами, они доставляли в расположенные на этих островах гарнизоны продовольствие, топливо и личный состав. Поэтому мы стали головной болью для командира их военно-морской базы. Почту и старших офицеров доставляли по воздуху. Каждый день из Родоса в Афины летели самолеты. Мы завидовали этим офицерам. Уже через час они будут пить вино в своей столовой, а вечером отправятся развлекаться с молодыми гречанками.
Часто наша лодка всплывала днем и бороздила поверхность моря под яркими лучами солнца. Острова утопали в густой зелени, среди которой виднелись аккуратные белые домики. Мы открыто курсировали между островами и, прежде чем враг успевал что-то предпринять, успевали уйти и спрятаться возле какой-нибудь заброшенной якорной стоянки.
Был июнь, и погода баловала нас. Когда срок нашего патрулирования подходил к концу, мы отправились на юг и провели несколько дней у побережья Родоса, где потопили пару итальянских шхун. По ночам видели маяк, приветливо мигавший нам с турецкого берега.
Все наши действия во время этого плавания были для немцев не более чем булавочными уколами, но надо сказать, уколы эти временами оказывались весьма болезненными.
Первое, что бросилось нам в глаза в Бейруте, – цветы, французы и фруктовые рынки. Именно в этой последовательности. За белым городом поднимались к небу сирийские горы. Гавань имела тот же вид, что и всегда. У старой пристани покачивались на воде шхуны и каики. Портовые грузчики-арабы с ленивым видом затаскивали грузы в глубокие трюмы. Под белыми тентами на покатых ютах сидели капитаны-левантинцы в белых одеждах. Их черные глаза взирали на этот мир равнодушным взглядом, толстые губы были сомкнуты вокруг длинных трубок. Шхуны, приходящие с севера – с Кипра или Алеппо, – перед молом разворачивались против ветра и ждали маленький дизельный буксир, который тянул их к причалу.
С моря хорошо были видны цветы, которые свисали с высоких кипарисов, покрывали стены, в изобилии росли на берегу. Они заставили нас с первого взгляда и навсегда влюбиться в этот город.
Над зданием, стоящим в самом центре города, развевался французский триколор. Мы хорошо относились к французам, но этот флаг показался нам не очень добрым предзнаменованием. Чисто с практической точки зрения трудно будет работать из порта, который контролируют французы. Мусульмане поглядывали на нас косо, поскольку немецкая пропаганда обещала им великое пан-исламское государство, которое будет простираться на огромной территории и включать национальные меньшинства Югославии и Турции, проживающие в Европе. Чудный план.
Бейрут оказался небезопасным местом. Пожалуй, там находилось больше вражеских агентов, чем в любой другой части земного шара. В городе не была решена проблема беженцев. На его улицах можно было встретить поляков, греков, румын, армян, чехов и арабов, и у всех, кроме арабов, было полно денег. На склоне холма, спускающегося к городу, находился британский армейский штаб и комитет, занимавшийся вопросами размещения военнослужащих.
В огромных особняках среди прохлады гор проживало несколько итальянских семей. Французы их не трогали. Британское военное начальство тоже не обращало на них внимания. Итальянцы жили тихо и проявляли агрессивность только когда их притесняли. Больше всех было французов. Среди них выделялась любопытная компания офицеров Иностранного легиона, главным образом проходимцев, и несколько сенегальских отрядов, которые в основном были заняты тем, что гудели из своих охотничьих рогов. Местные призывники представляли собой необученную толпу отпетых авантюристов. На службу во французскую армию они пошли, руководствуясь своими скрытыми, чаще всего корыстными мотивами.
