Марксистско-ленинские идеи, которые привели к Октябрьской революции, к созданию нашего первого в мире социалистического государства, к созданию уже многих социалистических стран, к освобождению многих колониальных народов, приведут человечество всего мира к дальнейшему прогрессу. За это время произойдут громадные сдвиги в установлении справедливого социального устройства, идеи справедливости и гуманизма завоюют много новых побед на всём земном шаре. 18 февраля 1987 г. М. Келдыш.»
Сбылись почти все предвидения академика. Но «громадные сдвиги в установлении справедливого социального устройства», увы, ещё впереди.
Книга вышла. Я был в ней едва ли ни самым активным автором. Но и она ещё не изменила моей репортерской судьбы. Я продолжал бегать с магнитофоном, понимая, что пора переходить в какое-то новое качество.
Труднее же всего было взять интервью у доктора географических наук Ивана Дмитриевича Папанина. Вернее так, взять интервью было просто, потому что Папанин охотно на него соглашался. Дело было только за тем, чтобы застать его в местечке Борок на берегу Рыбинского водохранилища, где расположен Институт биологии внутренних вод Академии наук СССР, директором которого был знаменитый полярник. И для эфира из часовой записи едва можно было выбрать минуты три. Говорил Иван Дмитриевич до того путано и не стесняясь крепких выражений, что резать пленку приходилось самым нещадным образом.
А в институте его очень любили, потому что, будь ты доктором наук или простым лаборантом, только что выпущенным из школы, Папанин сделает для тебя всё, что попросишь. И квартиру даст, и любой прибор достанет, и, коли надо, вмешается в личную жизнь. Где-то в недрах фонотеки ярославского радио должна храниться моя запись выступления Папанина на котором-то юбилее его института: «Мы всё строим. У нас на каждого ребенка приходится по комнате. Келдыш уже не пускает этого цыгана на второй этаж президиума, а я всю жизнь опирался на партийную организацию, начиная с покойника Иванова и кончая сегодняшним…» Чего тут выберешь для эфира? Или – идет Иван Дмитриевич по посёлку, навстречу – беременная лаборантка. Он тычет пальцем в живот: «С икрой ходишь? А кто молоку метал? Ванька? Да он только что говорил, что холостяк. Вот ты и скажи ему, мол, если женится, Папанин трехкомнатную квартиру даст, а то дак пусть катится из Борка.»
В начале 1968 года у меня вышла вторая книжка – сборник из двух повестей и рассказа. Можно было вступать в Союз писателей СССР. А «Северный рабочий» отозвался на выход книги разгромной рецензией. И опять мне «шили» «чуждые взгляды» и «незнание жизни». Но один столичный журнал книжку похвалил. И тогда позицию «Северного рабочего» поддержала газета «Советская Россия». Однако рекомендации для вступления в Союз Николай Шундик, главный редактор журнала «Волга», Сергей Никитин, владимирский писатель, «наследник Паустовского», как его тогда называли, ярославский поэт и критик Вячеслав Рымашевский дали мне отличные.
И вот собрание Ярославской писательской организации по приему Ионова в Союз. Зачитывают заявление, рекомендации, говорят всякие хорошие слова. Перед перерывом на голосование слово берет поэт Александр Иванов. Дело происходит ещё до того, как Баунова назначили мне в начальники, но уже после шутейного интервью с Ивановым. Он краток:
– Прошу поддержать мнение органа бюро обкома партии – газеты «Северный рабочий» о творчестве этого товарища и отказать ему в приеме в Союз писателей, как элементу незрелому и чуждому линии партии.
В перерыве говорю Иванову:
– Ты же недавно хвалил рассказ, и речь там о секретаре обкома.
– Он же у тебя чистый хрущевец.
– Но не говорит, как некоторые: «Спасибо, ленинцу Хрущеву…»
– Заткнись! Когда это было? Теперь другие ветры дуют.
Подсчитали голоса: Тринадцать «за», двенадцать «против». Надо принимать парня в Союз. Иванов находится:
– Старик Горбунов отпустил бюллетень, когда голосование уже закончилось, нельзя его голос засчитывать. А при равенстве голосов нельзя принимать.
– Давайте ещё раз раздадим бюллетени, и я уже больше не опоздаю. – Проскрипел своим надтреснутым басом Горбунов.
– Мы что, до ночи тут будем сидеть из-за Ионова? Никаких переголосований! Читайте, что газеты обкома и ЦК о нём пишут.
Я вышел из зала, спустился в полуподвал, где был приготовлен скромный фуршет, глотнул рюмку водки и услышал наверху грохот. Это старик Горбунов, пятнадцать лет отсидевший в лагерях за стихи, рубанул суковатой палкой по столу так, что сломал и столешницу, и посох. Позже Алексей Сурков скажет мне:
– А что ты хотел, дружок? Ярославль триста лет подряд поставлял обеим столицам России половых и трактирщиков. Должно это как-то закрепиться в характерах? В лицо они тебе улыбаются, а чуть отвернулся – и нож в спину. Твое дело писать, а не считать обиды.
А я очень устал.
13. Продолжение испытаний
Ну, и как жить дальше? Смириться, поддакивать всякому сильному, не задумываться о сути явлений? Или просто молчать, держа свою фигу в кармане? Примеры этому есть. Никому и ничему не переча, люди неплохо живут, сгребая под себя должности, звания, льготы и почести. А что уж они при этом думают, с кем и с чем бьются в мыслях – бог весть. Я уродился другим человеком. Мне надо знать и оценивать, а, оценив, не молчать. Это мешает, но «вынесем всё и широкую, ясную грудью проложим дорогу себе». Не приняли в Союз сегодня, примут завтра. Надо писать! Только где взять для этого время? Я и так уже дошел до морального и физического истощения.
Выход, однако, есть. Слава Баринов пишет из Сыктывкара, что живет в своё удовольствие. Через горьковского приятеля Михаила Марина он устроился в ТАСС собственным корреспондентом по республике Коми, имеет служебную машину, квартиру и это всего за пятнадцать информашек в месяц, которые делает «одной левой». Условие одно: высшее образование и членство в КПСС. Диплом МГУ у меня уже в кармане, осталось определиться с партией. В кандидаты приняли без разговоров… Но как время меняет жизнь! Пока шел кандидатский срок, из Комитета убрали Лобачёва, заменив его Бауновым. А тот помнит наш разговор. Он не выживает меня с работы, помня наказ обкома, но в партию-то может и не пустить.
И вот собрание. Секретарь парторганизации зачитывает решение бюро: «в связи с идеологической неустойчивостью отказать в приеме». Встает Виктор Плиско. Он тоже пришел в Комитет из «Северного рабочего» и давал мне рекомендацию и в кандидаты, и в члены КПСС. «Я прошу прощения у бюро и собрания за те слова, что написал в рекомендации. Я отзываю её».
Дальнейшее обсуждение кандидата теряет смысл, ибо по Уставу мне уже не хватает количества рекомендаций. После собрания спрашиваю Кима Майорова:
