Упорные упования князя на отсутствие загробной жизни, постоянные сравнения ее со вторым томом скучнейшей книги, который ждет впереди, тоже вряд ли стоит приписывать богоборческим настроениям автора. Это признание в бесконечной усталости — и еще эффектный образ, найденный Вяземским в 1863 году в стихотворении «Мне все прискучилось, приелось, присмотрелось…». Этот мотив развивают «Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду…» (1871), «Еще одно последнее сказанье» (1874), «Обыкновенная история» (1875), «Нет, нет, я не хочу, и вовсе мне не льстит…» (1876), «Загадка» (1876).
Однако стихи — стихами, а реалии жизни Вяземского шли с ними вразрез. Ни поздние его письма, ни записные книжки не указывают на то, что в сознании старого поэта произошел какой-то значительный перелом, связанный с верой. Он по-прежнему поздравляет своих корреспондентов с Пасхой и Рождеством, усердно исполняет все положенные обряды, жертвует немалые деньги на постройку православного храма в Бад-Эмсе и присутствует при его освящении. Появляются и новые стихи, проникнутые христианским чувством. Рядом с «Загадкой» в цикле «Хандра с проблесками» стоит сделанное Вяземским изящное переложение начала 140-го псалма:
Вхожу с надеждою и трепетом в Твой храм,
Хочу я волю дать молитве и слезам.
О, да исправится молитва пред Тобою,
Как из кадильницы Тебе моей рукою
Возженный чистый фимиам.
Вечерней жертвы приношенье.
Боец уязвленный, томлюсь я битвой дня:
В свое убежище, в свое упокоенье,
Прими, о Господи, меня.
Это стихотворение было написано в ночь с 17 на 18 января 1875 года[119]. Как ни грустно, печатная судьба этого небольшого шедевра менялась в зависимости от официальной российской идеологии. В журнале «Русский архив» в 1879 году стихотворение было представлено как предсмертное, созданное Вяземским за несколько часов до кончины. А век спустя, в томе советской серии «Библиотека поэта» (1986), «Вхожу с надеждою и трепетом в Твой храм…» было опущено без всяких объяснений. Уж слишком оно не вязалось с образом ожесточившегося Вяземского-«богоборца», выписанным во вступительной статье Лидией Гинзбург.
Весной 1873 года в жизнь старого князя вошел маленький курортный городок Бад-Гомбург фор дер Хёэ[120]. Совсем недавно, до объединения Германии, он был столицей ланд-графства Гессен-Гомбург, теперь оно называлось Гессен-Нассау. Здесь Вяземскому суждено было провести четыре с половиной года. Никакой особой причины задерживаться именно там у князя не было. В Петербурге у него возобновились «ужасные бессонницы, ужасные геморроидальные припадки, ужасная ипохондрия», и врачи рекомендовали ему поселиться в умеренном климате, где круглый год можно гулять пешком на свежем воздухе. «Я испробовал несколько мест и наконец попал в Гомбург, — объяснял Вяземский С.И. Пономареву. — Вот и засел я в этом немецком Конотопе, где я не утопаю ни в веселиях, ни даже в здоровий: но где мне лучше, то есть менее худо, чем инде… Зимою как рак зимую, летом разъезжаю». Обыкновенно шесть летних недель князь проводил в недалеких Бад-Эмсе и Бад-Югенхайме, где отдыхали члены императорской семьи; иногда ездил во Франкфурт и Баден-Баден. А однажды, в августе 1875-го, он предпринял довольно длительный вояж на самый юг Германии — по приглашению вюртембергской королевы Ольги, сестры Александра II, жил в ее дворце в Фридрихсхафене, на берегу чудесного Боденского озера. Там поэта принимали с таким почетом, что он шутил: «Чувствую себя не просто Вяземским, а настоящим владетельным князем Вязьмы».
Сейчас от Франкфурта-на-Майне до Гомбурга двадцать минут автомобильной езды. В городке — красивый четырехбашенный собор в романском стиле, белоснежный замок ландграфов… С покрытых сосновым лесом гор Таунус дует по вечерам свежий ветер. Покой, прохлада, малолюдность (в Гомбурге всего восемь тысяч жителей и не бывает таких сумасшедших «сезонов», как в Баден-Бадене). Идеальное место для «прозябательной жизни», «жизни черепахи», которую вели теперь князь Петр Андреевич и княгиня Вера Федоровна, Единственное неудобство, пожалуй, заключалось в отсутствии в городе православного храма. Впрочем, магистрат Гомбурга вскоре предоставил Вяземским отдельное здание, куда была перенесена из Бад-Эмса походная православная церковь (постоянный храм Всех Святых, маленький, изящный, похожий на русскую сельскую церковку, появился в городе только в 1899 году[121]).
Вяземские сняли виллу на улице с русским названием — Кисселефф-штрассе, 31. Нижний этаж с балконом занимала Вера Федоровна, кабинет Петра Андреевича размещался наверху. В гамбургском климате здоровье Вяземского быстро улучшилось, его каждый день можно было видеть гуляющим по центральной улице городка Луизенштрассе, и вскоре он стал чем-то вроде местной достопримечательности, патриархом курорта. Все радовались его появлению, всюду у него были знакомые, по пути он любезно беседовал с дамами и собирал вокруг себя русский кружок. Не было дня, чтобы не посетил он местный курзал, где играл оркестр. Правда, сильно разочаровало Вяземского отсутствие в репертуаре русской музыки. Пришлось заказывать из России ноты Глинки.
Довольно часто князя и княгиню навещали гости — и иностранные (как, например, император Германии Вильгельм I; а то являлся засвидетельствовать почтение «весь цвет гамбургского бомонда и закидывал нас букетами свежих цветов»{27}), и русские. Но старых друзей среди них уже не было: в начале 70-х ушли из жизни последние приятели и младшие современники Петра Андреевича — Соболевский, Киселев, Тютчев, Бенедиктов, Погодин… В октябре 1871 года в Париже умер Николай Тургенев, арзамасец Варвик, и после его смерти Вяземский остался последним из участников когда-то шумного и веселого братства.
Навещали стариков и родственники — Петр Валуев, его дочь княгиня Елизавета Голицына. Она обычно баловала деда и бабку щами собственного приготовления, а на 84-летие Вяземского устроила неслыханное по гамбургским меркам торжество с толпой гостей и бенгальскими огнями… Летом 1875 года на месяц приехали Шереметевы. Вместе они гуляли по рейнскому замку Штольценфельс, коротали тихие вечера за самоваром… Графу Сергею Дмитриевичу запомнилось, как в Бад-Эмсе старый князь обходил местные лавки возле курзала: «Тут у него были приятели, а в особенности приятельницы. Какая-то смазливая алжирка его особенно привлекала. Ему подносили кресло, он преспокойно садился около ее лавки и любезничал». И еще — возвращение Вяземского из Франкфурта, куда он сопровождал Александра II: явление светского старика во фраке, в белом галстуке, с большим букетом белых роз в руках…
