У Гитлера также были собственные взгляды на нацию и государство, в корне отличающиеся от сталинских. Хотя он никогда не давал систематической формулировки понятия национального статуса, как это было в случае со Сталиным, Гитлер излагал то, что он имел под этим в виду в «Майн Кампф», написанной в 1924–1925 годах, и в его так называемой «Второй книге», продиктованной в 1928 году, но так и оставшейся не опубликованной. Нация для Гитлера была неотделима от идеи расы. Каждая нация, писал он, «всего лишь множество более или менее сходных между собой индивидов»; эти индивиды «связаны кровью», сходством ценностей и развитым расовым самосознанием. Там, где Сталин утверждал, что «каждая нация равноправна любой другой нации», Гитлера настаивал, что они существуют исторически в государстве постоянного неравенства33. Он подразделял нации на две категории: высшие расы, пронизанные стремлением к «самосохранению и преемственности» и способные как к созиданию, так и к поддержанию высшей культуры; и низшие расы, обреченные на биологическое вымирание и культурное бесплодие. Нации в понимании Гитлера, были сообществами, находящимися в постоянной конфронтации, исключительными и воинственными в силу своей природы и необходимости. Их нельзя было определять по общности территории, поскольку сильные, но географически ограниченные народы имели право захватывать все новые земли, в которых они нуждались для обеспечения собственного долгосрочного существования.
По мнению Гитлера, понятие государства должно коррелироваться с понятиями нации и расы. Единственной целью государства является защита биологической чистоты своего населения, поддержание уровня расового самосознания и организация отражения покушений других наций на их жизненные интересы.
Все не-германцы по определению были не способны быть или стать членами гитлеровского Германского государства или германской нации34. Он бескомпромиссно отвергал любую идею интернационализма, смертного врага истинно расового государства, вдохновленную евреями. Вместо этого, Гитлер ожидал, что «вся жизнь и все действия» людей будут посвящены утверждению их собственных национальных ценностей за счет других, враждебных культур35. Принципиальным врагом этих целей был еврейский народ, так как только он, будучи «самым могущественным соперником» расового государства на протяжении всей истории служил инструментом того, что Гитлер называл «денационализацией»36. Не имея собственной территории, евреи – «раса без корней», процветали, паразитируя на теле ничего не подозревающих наций-хозяев, полностью высасывая их культуру и загрязняя их биологическое наследие37. Национализм Гитлера был исключительным и профилактическим, он служил выражением культурного превосходства и расового родства там, где сталинский национализм проявлялся как инструмент культурной эмансипации и политической конвергенции. Сталинское государство представляло собой многонациональную реальность, подкрепленную отчетливо не-национальным социальным и политическим видением; Гитлеровская концепция государства основывалась единственно на «сохранении и усилении» одной нации, чьим интересам должны были беспрекословно подчиняться все политические и социальные цели38.
* * *
Советская национальная политика строго следовала линии, обозначенной Сталиным в 1913 году, и которую широко одобрила партия. Ни одна нация не имела права выйти из состава нового революционного государства и проводить свою независимую политику, поскольку такие действия подпадали под определение «сепаратизм». Националистов, не являющихся преданными коммунистами, увольняли с работы или отправляли в заключение. Но с другой стороны режим энергично осуществлял этноцентрическую программу. Основным национальностям было разрешено создавать отдельные партийные «секции», в том числе и советским евреям, не обладающим отдельной территорией. Такое решение высветило трудности в определении того, какая этническая группа советского народа, может называться «нацией». Существовало искреннее стремление способствовать расширению этнического разнообразия, поскольку было широко принято, что развивающееся чувство национальной культурной идентичности ускорит процесс социальной и политической модернизации, одновременно поощряя национальности идентифицировать себя с более широкими целями советского социализма. Первый шаг на пути эмансипации национальных культур был сделан в 1923 году, когда была введена политика, цель которой состояла в поощрении «укоренений» местных способов выражения этнической идентичности. Конституция 1924 года придала многонациональному государству форму: наряду с четырьмя основными республиками (Украиной, Белоруссией, Российской Федерацией и Закавказской Федеративной Республикой) в него входили более мелкие автономные республики и автономные регионы. Очагам этнических групп, расположенных за пределами своих официально очерченных национальных территорий, был придан статус автономных областей или районов, для сохранения их собственной национальной идентичности39.
Этот процесс поставил Советское государство в парадоксальное положение, когда оно во многих случаях было вынуждено идентифицировать и создавать национальные образования для населения, мало озабоченного или не имевшего понятия о собственной этнической принадлежности, а в некоторых случаях даже собственной письменности. Советские географы и этнографы потратили годы на то, чтобы классифицировать каждое этническое меньшинство, которое они могли найти, даже в отдаленных районах за полярным кругом. К 1927 году они обнаружили 172 этнических групп, и каждой из них был придан официальный статус. Первый полный список национальностей был опубликован за год до этого, но в нем содержались разделы «национальностей, вызывающих вопросы», в том числе насчитывавших меньше пятидесяти человек40. Языковые исследования были еще более тщательными и подробными; было идентифицировано 192 отдельных языка, и всем им был придан институциональный статус, даже в тех случаях, когда язык был так мало распространен, что казался крошечным островком среди моря других языков.
Там, где не было письменности, требовалось создать ее. Было решено, что латинский алфавит менее империалистический, чем кириллица, и первые транскрибированные языки были созданы на основе латиницы, с использованием символов Международной Фонетической Ассоциации, но без заглавных букв и пунктуации41. Лингвистическая модернизация также привела к решению латинизировать арабскую вязь для южных республик Советского Союза под эгидой Всесоюзного комитета по новому алфавиту, основанному в 1927 году. На Кавказе и в Средней Азии слабо подготовленные учителя, преодолевая немыслимые трудности, учили свое неграмотное население читать по буквам, совершенно не знакомым им всем. Одна киргизская учительница, добившись успеха, так что ее класс сумел запомнить наизусть 26 букв алфавита, была послана в Москву за остальными 26 буквами42. Что касается языков малочисленных народов, латинский алфавит просто был не способен передать все огромное разнообразие их звуков, в итоге для 92 различных языков было отобрано 125 различных буквенных знаков43.
