Чтобы отплатить за гостеприимство, я прочел четыре лекции, выступил с двумя докладами и речью на вечернем заседании — все это в течение тех самых суток. В Чанша не было современных отелей, и нас любезно предложили приютить у себя миссионеры, но дали понять, что нам с Дорой придется ночевать порознь. Мы предпочли остановиться в китайской гостинице. Удовольствия это нам не доставило. Всю ночь нас атаковали полчища клопов.
Дуцзюнь (губернатор, командующий войсками провинции) устроил пышный банкет, на котором мы познакомились с супругами Дьюи, которые были чрезвычайно добры к нам, и потом, когда я заболел, Джон Дьюи очень помог нам обоим. Мне рассказывали, что, когда он пришел навестить меня в больнице, его тронули мои слова, произнесенные в горячке: «Мы должны выработать план достижения мира». На банкете присутствовало около сотни гостей. Мы собрались в огромном зале, а потом перешли в другой, где начался праздник, который невозможно описать словами. В разгар праздника губернатор извинился за скромное угощение и прибавил, что мы, вероятно, хотели бы увидеть повседневную жизнь, а не показную пышность. К великому сожалению, я не нашелся и не смог сказать в ответ ничего остроумного, но, надеюсь, переводчик исправил мою неловкость. Мы покидали Чанша во время лунного затмения и видели разложенные костры, слышали, как бьют в гонги, чтобы напугать Небесного Пса, — то есть насладились всем китайским традиционным ритуалом. Из Чанша мы отправились прямиком в Пекин, где впервые за десять дней смогли принять ванну.
Первые месяцы в Пекине были временем полного и абсолютного счастья. Все беды и неприятности забылись. Наши китайские друзья проявляли к нам исключительную любезность. Работа была интересна; а сам Пекин невероятно прекрасен.
В нашем распоряжении были слуга, повар и рикша. Слуга немного говорил по-английски, и с его помощью нас понимали окружающие. Процесс привыкания шел здесь легче, чем шел бы в Англии. Мы наняли повара заранее и велели приготовить обед к нашему вселению. Обед был готов вовремя. Слуга был в курсе всех дел. Однажды нам понадобилась мелочь, а у нас в старом столе лежала китайская монета, которую мы считали равной доллару. Мы описали ее местонахождение слуге и велели принести. Он мгновенно ответил: «Нет, мадам. Он плохой». Мы также пользовались услугами уборщицы. Мы наняли ее зимой, держали до лета, с удивлением замечая, что зимой она была довольно толстой и неуклюжей, а с наступлением теплых дней становилась все стройней и стройней, снимая с себя плотную одежду и одеваясь в элегантные летние платья. Нам пришлось самим обставить дом, и мы купили отличную мебель в магазине подержанных вещей. Китайские друзья не могли понять предпочтения, которое мы отдавали старинным китайским вещам перед современной мебелью из Бирмингема.
При нас состоял официальный переводчик, которому было поручено заботиться о нас. Он прекрасно владел языком и особенно гордился умением шутить по-английски. Звали его мистер Чжао, и когда я показал ему свою статью «Причины современного хаоса», он заметил: «Наверное, причины современного хаоса заключаются в том, что мы не распростились со вчерашним хаосом». Мы с ним крепко подружились. Он был помолвлен с китаянкой, и я даже помог ему устранить некоторые трудности, которые мешали их свадьбе. Мы до сих пор изредка переписываемся, а несколько раз он вместе с женой приезжал навестить меня в Англию.
Лекции отнимали много времени, вдобавок я вел семинар у аспирантов. Все слушатели, кроме одного, племянника императора, были большевиками. Один за другим они уехали в Россию. Это были прелестные молодые люди, в которых ум сочетался с естественностью, любознательные, стремившиеся сбросить оковы китайского традиционализма. (…)
Национальный университет в Пекине, где я читал лекции, — замечательное учреждение. Его президент и вице-президент были горячими сторонниками модернизации. Таких законченных идеалистов, как вице-президент, я больше нигде не встречал. Фонды, из которых выплачивалось жалованье, были в руках Дуцзюня, так что преподавательская деятельность велась, в сущности, не за деньги, а из любви. Студенты стоили этой любви. Они жаждали знаний и готовы были на любые жертвы ради будущего своей страны. Атмосфера была наэлектризована предвкушением великого возрождения. После многовековой изоляции Китай ощутил себя частью современного мира, а реформаторы еще не заразились корыстолюбием и соглашательством. Англичане скептически посматривали на сторонников реформ и твердили, что Китай останется Китаем. Меня уверяли, что глупо слушать вздорные речи незрелых юнцов, но через несколько лет эти незрелые юнцы подчинили себе Китай и лишили англичан многих дорогих им привилегий.
Когда к власти в Китае пришли коммунисты, британская политика по отношению к нему стала более цивилизованной, чем политика Соединенных Штатов; но до этого времени все было ровно наоборот. В 1926 году британские войска трижды применяли оружие против демонстраций безоружных студентов. Многие были убиты или ранены. Я выразил в прессе резкий протест против этих акций; мое заявление напечатали сначала в Англии, а потом перепечатали во всех китайских газетах. Вскоре после этого случая в Англию прибыл работавший в Китае американский миссионер, с которым я переписывался. Он рассказал, что негодование китайцев достигло такого накала, что возникла реальная угроза для жизни англичан. Он даже сказал — хотя это звучало неправдоподобно, — что англичане в Китае уцелели благодаря мне, поскольку я внушил китайцам мысль, что не все представители моей нации негодяи. Как бы то ни было, враждебность я испытал и на себе, и не только со стороны англичан в Китае, но и со стороны британского правительства.
Белые люди в Китае не подозревали о многих вещах, о которых были прекрасно осведомлены коренные жители. Как-то раз банк (американский) выдал мне банкноты французского банка, которые китайские торговцы отказались принимать. Мой банк выразил недоумение и выдал мне другие банкноты. А три месяца спустя, к удивлению всех «белых» банков в Китае, французский банк лопнул.
Англичанин на востоке, насколько я мог судить, — человек, совершенно оторванный от среды. Он играет в поло и ходит в свой клуб. Представление о культуре страны проживания складывается у него из книг миссионеров XVIII века, и он точно так же презирает восточную интеллигенцию, как интеллигенцию отечественную. В ущерб нашей политической мудрости, он упускает из виду тот факт, что на востоке образованных людей уважают, поэтому просвещенные радикалы возымели власть, немыслимую для Англии. Макдональд являлся в Виндзорский дворец на полусогнутых, а китайские реформаторы не оказывали такой чести своему императору, хотя наша монархия по сравнению с китайской находилась еще в пеленках.
