Отнюдь не героическая история, не правда ли? Если бы ротный казначей не записал ее и она случайно не стала бы эпизодом хроники 215-й пехотной дивизии, то ее давно бы уже забыли. Кто будет думать о ветеринарах, ездовых и больных лошадях, когда речь идет о целых сражениях?
На всех участках фронта также ведутся боевые операции, описания которых не найдешь ни в одном боевом уставе. Как только с самолетов сбрасываются контейнеры с продовольствием для окруженных или слишком вырвавшихся вперед подразделений, то немцы и русские устраивают охоту за ними. В результате между ними вспыхивают ожесточенные рукопашные схватки. Целая батарея легких полевых гаубиц исчезает на несколько дней вместе с обозом, полным боеприпасов, а затем в состоянии полной измотанности вновь появляется с оставшимися шестью снарядами после ожесточенных боев, отступления, контратак и круговой обороны. Чтобы не выдать замаскированные позиции, противники стараются уничтожать друг друга бесшумно. С началом артиллерийского обстрела расчеты отходят со своего оборонительного рубежа к отсечной позиции, чтобы затем вновь пойти вперед, как только огонь будет перенесен в глубину. Один из артиллерийских дивизионов ведет огонь поочередно всеми своими батареями с различных огневых позиций. Как только выстреливается весь боекомплект, то позиция сразу же оставляется, а орудия в других огневых точках тотчас же изготавливаются к стрельбе. Посыльные, спешащие на оставленные позиции, удивляются огромному количеству снарядов, расходуемых противником: русские хотя и правильно вычислили немцев, но отреагировали с некоторым опозданием. Несколько недель продолжаются такие дуэли. Часто орудия обоих противников размещаются прямо на передовой линии боевых действий, так как нет лучшей позиции или потому, что транспорт не может преодолеть непроходимый участок местности.
В районе прорыва Второй ударной армии, который немцы называют Волховским котлом, после того как русские просочились, как сквозь игольное ушко, через линию фронта, окруженные немецкие подразделения создают опорные пункты для ведения круговой обороны.
Так, одна из немецких батарей расположилась рядом с русской линией снабжения, замаскировав свои орудия. Противнику же «выданы» макеты орудий и ложные позиции. Места расположения конной тяги можно достичь лишь по замаскированным тропам, которые обороняют голландцы (легион ваффен-СС «Нидерланды». — Ю. Л.) и небольшая группа саперов. Теперь сюда по узкой тропинке необходимо доставить снаряды. Для русских эта батарея как заноза в теле. Они непрерывно стараются ее уничтожить. Но передовой наблюдатель так корректирует заградительный огонь, что осколки рикошетят над снежной поверхностью прямо перед позицией. Поэтому русским не удается подойти ближе. А артиллеристы уже давно научились управляться с винтовками и ручными гранатами так же ловко, как и со своими орудиями. Позднее каждый из них, кто остался в живых, получил на грудь пехотный штурмовой знак «За рукопашный бой».
В центре бреши, пробитой Второй ударной армией по линии немецкого фронта, стоит у Любино Поля 88-мм зенитное орудие. Первоначально оно было установлено у шоссе для отражения атак с воздуха. Здесь должен был быть размещен один из многочисленных постов по борьбе со средствами воздушного нападения. Но с каждым днем он все больше превращается в эпицентр борьбы с танками на этом участке фронта. Его расчет устанавливает прицел для боя с наземными целями и начинает уничтожать наступающие танки Т-34 и КВ-1.
Фридрих Хуземанн приводит в своей хронике 4-й полицейской дивизии СС («Они верили, что вершат доброе дело», Кобург, 1999 г. — Ю. Л.) отрывок из письма одного обер-ефрейтора с описанием прорыва русских на немецкую позицию: «Мне удалось добраться до пулемета, убитый расчет которого валялся рядом. Лента была снаряжена, и я смог открыть огонь по русским, толпой бежавших нам навстречу». Обер-ефрейтор описывает, как один фельдфебель стаскивает в одну кучу разбросанное рядом оружие, которое осталось от убитых солдат, заполнивших своими телами окоп. Позиция вновь оживает после того, как к ней подползают оказавшиеся в отдалении 50 метров и уцелевшие после артобстрела солдаты, которым удается изготовить к стрельбе еще один пулемет. Мы узнаем еще об одной группе солдат, которые в течение восьми часов тащат за собой по узкой болотистой тропинке своих тяжелораненых товарищей, каждую секунду боясь сбиться со следа впереди идущих, так как опушка и пространство по краям троп заминированы. Любой неправильный шаг ведет в смерть.
Мы узнаем также об одной группе солдат, которые добираются до деревни Мостки при температуре минус 40 градусов, где их обнаруживает и окружает противник. Они держат оборону несколько суток. В конце концов им удается вырваться, воспользовавшись суматохой среди русских, вызванной атакой немецких штурмовиков. В донесении после боя записано: «Оставшихся в живых — 18 человек. Из них небоеспособных из-за обморожений — 18».
Сегодня такие истории кажутся неправдоподобными. У многих война ассоциируется с иллюзиями изысканного и романтичного героизма в духе времени Дикого Запада. Убитые здесь всегда лежат так, будто они заснули. Раненые тоже всегда выглядят как на картинке. Обычно пуля попадает им в руку, на что герои не обращают внимания. Они, как индейцы, которым неведома боль. Они сражаются с эффектной повязкой на голове после ранения, под которой на врага устремлен решительный взгляд воина. Солдаты получают ордена, новые звания, похвалу. Такие сцены заимствовали для пропагандистских целей обе стороны и в боях под Волховом. Но война ведь не кино. Сам термин «героизм» представляется солдатам чем-то неестественным и лицемерным.
Связано ли это с тем, что они на собственной шкуре испытали, как уничтожаются с холодным расчетом люди и боевая техника? Или с тем, что почти все из них, проявившие смелость, самопожертвование и стойкость, вовсе не отвечали стереотипу героя? Поэтому, когда их спрашивали о мотивах их поступка, они лишь пожимали плечами и, в крайнем случае, говорили, что им «всего лишь повезло». Тот, кто их об этом спрашивал, самим вопросом уже свидетельствовал, что не имеет никакого представления о мире, в котором те жили.
Психолог А. Штёр более основательно исследовал такой феномен, как храбрость. Его преимуществом было то, что он смог проверить свои психологические теории о солдатах на собственном военном опыте. У него мы находим такие наблюдения о душевных порывах молодых солдат: «Во все времена и во всех культурных кругах молодые люди стремились доказать свою значимость в окружающем их мире, изыскивая для этого ситуации, связанные с риском и возможностью в них отличиться. Такой естественный порыв с целью испытать свои возможности ловкая пропагандистская машина могла направлять в выгодное ей русло. На войне имеется большой выбор случаев отличиться. Традиции военного ремесла так же стары, как и сама солдатская профессия. То, что имело место столетия назад, действовало и во Вторую мировую войну. Актуально это и сегодня, так как человеческая природа не изменилась. Сюда относится стремление доказать свою значимость и выставить себя таким образом на показ. В науке это называется „эмоциональными психологическими категориями“. Блеск военной формы, нашивок, принадлежность к элитному подразделению, ордена — все это представляет ее показательную внешнюю форму. Орден дает возможность владельцу почувствовать: „Я прошел проверку на пробу“. Это принесло ему признание и восхищение им со стороны окружающего его мира, в том числе, не в последнюю очередь, и среди женского окружения».
