III
Как мы знаем, мысль о необходимости Елизавете Михайловне съездить в Россию возникла давно -- еще в 1817 году. Осуществить ее тогда не удалось из-за отсутствия средств на это далекое и дорогое путешествие. В 1822 году Е. М. Хитрово собиралась отправиться с дочерьми в Верону, где Фикельмон должен был присутствовать на конгрессе. Однако, как он сообщает Е. И. Кутузовой 10 декабря этого года, ряд причин, в том числе нездоровье Е. Тизенгаузен, "побудили её (Елизавету Михайловну) остаться в Неаполе и пожертвовать бывшим у нее намерением встретиться с царем Александром и представить ему дочерей, а Долли не захотела расстаться с матерью <...>". О себе посланник пишет, что он, к сожалению, не сможет располагать временем, "чтобы привезти Долли в Петербург и засвидетельствовать вам там мое уважение" {ИРЛИ.}. Наступил 1823 год -- очень памятный год в жизни неаполитанской посланницы и ее матери. Задуманное шесть лет тому назад путешествие наконец состоялось {В книге "Если заговорят портреты" я ошибочно указал, что поездка в Россию имела место в 1822 году.}. Долли было в это время 18 лет, ее сестре -- 19, а самой успевшей дважды овдоветь Елизавете Михайловне шел сороковой год {Напомним, что Е. М. Хитрово родилась 19 сентября 1773 года.}. Читатель, я надеюсь, вскоре увидит, что эта справка о возрасте трех путешественниц не является неуместной. Фикельмон оставался на своем посту в Неаполе. Мы не знаем точной даты прибытия Е. М. Хитрово и ее дочерей на пироскафе в Ревель, где во время короткой остановки Долли встретилась с любимой бабушкой Тизенгаузен, тетками и кузинами. Оттуда путешественницы отправились в Петербург. Там их ожидала многочисленная родня во главе с бабушкой Екатериной Ильиничной Голенищевой-Кутузовой-Смоленской и теткой Дашей -- Дарьей Михайловной Опочининой, сестрой Е. М. Хитрово. Их Долли, во всяком случае, повидала уже во Флоренции, где они гостили в 1821 году. С остальными петербургскими родственниками Дарья Федоровна либо встретилась впервые, либо успела их основательно позабыть за восемь итальянских лет. На первых порах она, видимо, была совсем не в восторге от этих родственных встреч в столице. 15(27) июня она пишет мужу, что у обеих сестер весь день проходит в "показах то одному, то другому, точно мы любопытные звери. Иногда меня возмущает эта манера демонстрировать меня, как будто я занимательное четвероногое" {Дневник Фикельмон, с. 30.}. Быть может, и Татьяне Лариной не очень были по сердцу визиты к неведомым родным: И вот по родственным обедам Развозят Таню каждый день Представить бабушкам и дедам Ее рассеянную лень. Но Татьяна была тогда попроще, чем ее неаполитанская современница, и, вероятно, меньше с ней было хлопот, чем с графиней Долли. О пребывании Елизаветы Михайловны и ее дочерей в Петербурге летом 1823 года известно немало. Мне, однако, предстоит вкратце рассказать теперь об одной многозначительной истории, разыгравшейся тогда в Царском Селе и других окрестностях невской столицы, истории, о которой исследователи до сих пор не знали решительно ничего. Начнем с цитат. "Как вы любезны <...>, что подумали о прелестных рисунках. Конечно, они будут бережно сохранены. Но каким выражением мне следует воспользоваться, чтобы сообщить вам о том удовольствии, которое доставила мне наша первая встреча, и то, как вы ко мне отнеслись? Я думаю, что вы сами прочли это на мне лучше, чем я смог бы вам выразить. Я постарался как мог лучше исполнить ваши поручения, и у вас уже должно быть доказательство этого. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ожидаю с нетерпением счастия снова вас увидеть.
Царское Село, 16 июня".
"Будьте спокойны -- вас не будут бранить, прежде всего потому, что ваше письмо прелестно, как прелестны вы сами <...>". "Я был очень обрадован, встретив вас только что у моей свояченицы, и что меня особенно очаровало, это свобода и естественность, которые никогда вас не покидают и еще более усиливают присущую вам обеим прелесть. Что касается упрека в недоверии, который вы мне делаете, я вам скажу, что там, где есть уверенность, основанная на фактах, там не может больше существовать недоверия. Желаю вам тихой и спокойной ночи после ваших дневных треволнений". "Вечерние маневры прошлого дня продолжались так долго <...>, что я смог вернуться в Царское Село только в час ночи и уже не решился приехать к вам". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "Весь день я провел, будучи прикован к письменному столу, и не вставал из-за него до глубокой ночи. Вы поймете, насколько я был огорчен. Но это огорчение не было единственным. Вы, действительно, подвергли меня Танталовым мукам -- знать, что вы так близко от меня и не иметь возможности прийти вас повидать; ибо таково мое положение!" "Что касается новых брошюр, то у меня их почти нет. За неимением лучшего посылаю вам несколько довольно интересных путешествий. На все остальное вы получите устные ответы при нашей встрече. В ожидании ее я должен вам сказать, что очень тронут привязанностью, о которой вы мне говорили, и искренне вам отвечаю тем же". "Мне совершенно невозможно выйти, не вызвав, благодаря здешним наблюдателям, род _с_к_а_н_д_а_л_а, несмотря на мое крайнее желание вас повидать. Постарайтесь остаться здесь еще до вторника, когда я смогу беспрепятственно прийти вас повидать". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "Вы уже меньше нас любите?!! Неужели я заслужил подобную фразу? За то только, что, из чистой и искренней привязанности, исполнил по отношению к вам долг деликатности! За то, что подверг себя очень чувствительному лишению только ради того, чтобы вас не компрометировать или подвергать нескромным пересудам, которые всегда неприятны для женщин. И вот мне награда!" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "Тысячу раз благодарю за подарок. Он драгоценен для меня и будет тщательно сохранен.
Весь ваш <...>".
"Будьте уверены в том, что в любое время и несмотря на любое расстояние, которое нас разделит, вы всегда снова найдете меня прежним по отношению к вам. Я бесконечно жалею о том, что необходимость заставляет нас расстаться на такое долгое и неопределенное время". Для читателя, который еще не догадался о том, кто же автор этих писем к графине Долли, автор, несомненно, возымевший к ней весьма нежные чувства, пора назвать его имя. Это -- Александр I, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая... Скажу прежде всего, что эти письма, несколько выдержек из которых я только что привел,-- никак не мое открытие. Об открытии здесь вообще говорить не приходится, так как в книге поступлений Рукописного отдела Пушкинского дома за 1924--1929 годы эти письма записаны 31 декабря 1929 года под No 1059, с примечанием: "Дар неизвестного". Установить сейчас, кто же было это лицо, пожелавшее остаться неизвестным, и какие у него были на то основания, не представляется возможным. Нельзя выяснить и предысторию царских писем {Всего в ИРЛИ (Пушкинском доме) имеется 16 писем Александра I. Десять из них обращены непосредственно к Долли Фикельмон; три адресованы Е. М. Хитрово; одна записка -- гр. Е. Ф. Тизенгаузен (pour Catherine); одно письмо обращено к "Трио" (Е. М. Хитрово и ее дочерям).}. Приехав с дочерьми в Петербург, Елизавета Михайловна Хитрово не теряя времени обратилась с частным письмом к царю. Текста его мы не знаем, но короткий ответ Александра приведу полностью: "Ваше письмо, Madame {Обычных французских обращений я не перевожу.}, я получил вчера вечером. Приехав сегодня в город, я спешу сказать вам в ответ, что мне будет чрезвычайно приятно быть вам полезным и познакомиться с М-me Фикельмон и М-llе Тизенгаузен.-- Итак, сообразуясь с вашими намерениями, я буду иметь удовольствие явиться к вам в среду в шесть часов пополудни. Пока примите, Madame, мою благодарность за ваше любезное письмо, а также мою почтительную признательность.
