хотели для меня реквизировать квартиру, но я остановился у своих знакомых, с которыми списался заранее. Встретили они нас очень радушно.
На другой же день по прибытии в Омск я получил от судебного следователя Соколова [82] просьбу прийти к нему для дачи показаний. К назначенному времени я был у следователя. Соколов, производивший следствие об убийстве Царской семьи, принял меня очень любезно. Допрос этот продолжался до самого моего отъезда из Омска, до 21 сентября. В течение этого месяца я побывал у генерала Дитерихса и верховного правителя адмирала Колчака, расспрашивавших меня о Царской семье.
Уже чувствовалось, что большевики приближаются: из Омска вывозили ценности, излишки военных запасов. Генерал Хрещатицкий предложил мне эвакуироваться в его вагоне в Харбин. Случай представлялся очень удобный, и генерал Дитерихс разрешил мне эвакуацию. Доехали мы без приключений, но с нами была охрана: впереди шел бронепоезд, а нам всем было выдано оружие. Был в вагоне поставлен и пулемет.
В Харбине у генерала Хрещатицкого мне отвели комнату. Здесь я прожил зиму 1919–1920 года. Генерал Хорват предоставил мне должность заведующего приемкою лесных материалов на станции Именьпо.
Когда я собрался ехать к месту назначения, хлопотал о вагоне для семьи, возникла на железной дороге забастовка. Через неделю забастовка окончилась, я добыл вагон и отправился к месту моего служения. Я еще находился в Харбине, но на станции Именьпо, узнав о моем назначении, обсуждали этот вопрос. (На железной дороге было брожение, не окончившееся с забастовкой). Решили, что я не кто иной, как полковник из отряда атамана Семенова. На совещании было постановлено: мой вагон-теплушку по прибытии его на станцию Именьпо загнать в тупик и устроить так, чтобы он был разбит. И действительно: когда мы прибыли в Именьпо, наш вагон был отцеплен и поставлен на запасный путь к порожнему составу. И вот, как будто случайно, при маневрах паровоза вагон получал такие сильные толчки, что опасность крушения была весьма вероятна. Все мои семейные плачут. Я велел им лечь на нары, сам же стал у открытой двери. При одном таком толчке свалилась чугунка, и стоявший на ней чайник едва не обварил мою маленькую внучку. Я обратился к начальнику станции с просьбою обеспечить мне с семьёй безопасность.
Чувствовалось, что затевается какое-то злое дело. Начальник станции велел поставить вагон в материальный склад, где я и прожил с семьёй, пока не подыскали комнату, в которую и перебрались. О том, что было намерение погубить меня с семьёй, рассказал мне потом один станционный сторож.
Стал заниматься по должности. Подчинен я был заведующему материальным складом. Приходилось ездить с поездом в лес, к сопкам, с поездом, в составе 14 двойных вагонов. Работа была опасна из-за хунхузов. Китайцы-рабочие, в преобладающем большинстве, были людьми добрыми.
Однажды хунхузы забрали было меня в плен. Я пришел с поездом влес, расставил вагоны, начали погрузку. Вижу из леса выходит шайка хунхузов в составе 30–40 хорошо вооруженных людей.
Я, распределяя лес, ходил около вагонов. Хунхузы приняли меня за крупного железнодорожного служащего и повели с собою в горы. Спас меня сторож-китаец, который, подбежав к начальнику шайки, начал с ним о чем-то говорить. Поговорив между собою, они оба подошли ко мне. Предводитель хунхузов, протягивая мне руку, спросил на довольно хорошем русском языке:
– Вы не капитан?
– Какой же я капитан, – отвечаю я, – езжу с рабочими поездами влес, принимаю дрова и шпалы.
– Не надо, отпустить, – сказал предводитель, и меня освободили.
Шайка подошла к поезду, здороваясь за руку со всеми нами, как русскими – поездной прислугой, так и с китайцами – рабочими. Хунхузы стали ходить по вагонам, смотреть, как работают. Один из хунхузов узнал в одном из рабочих своего врага. Рассказывали потом, что, когда ранее этот хунхуз где-то работал, рабочий был старшиной и, вероятно, обсчитывал и обижал его.
Хунхуз велел раздеть рабочего. Приказание было исполнено, несчастного положили на землю и стали бить до потери чувств.
Когда истязание окончилось, рабочие перенесли побитого в вагон. Я его там видел: он был совсем почерневшим. Увидав меня, он попросил пить. Пролежав месяц, он совершенно оправился от побоев.
В 1922 году мне предоставилась возможность вместе с семьёй переселиться в Эстонию.
Мой зять, который жил в Эстонии, разыскал нас и выписал к себе. Его семья жила и путешествовала со мною. Жена моя умерла в июне 1922 г., а через 9 дней я должен был покинуть Маньчжурию.
Император Николай II
Императрица Александра Феодоровна
Великие княжны Мария Николаевна, Татьяна Николаевна, Анастасия Николаевна, Ольга Николаевна и цесаревич Алексей Николаевич
Императрица Александра Феодоровна в палате военного госпиталя
Августейшие дети с придворными дамами (четвертая слева стоит А.А. Вырубова, первая справа – баронесса С.К. Буксгевден)
Цесаревич Алексей Николаевич со своим преподавателем и наставником Пьером Жильяром
Великие княжны Татьяна Николаевна, Ольга Николаевна и цесаревич Алексей Николаевич
Великая княжна Ольга Николаевна и А.А. Вырубова
Великая княжна Татьяна Николаевна в парке Александровского дворца Царского Села. Весна 1917 г.
Великий князь Михаил Александрович (слева) с личным секретарём и другом Н.Н. Джонсоном в Перми. Весна 1918 г.
Император Николай II с цесаревичем Алексеем Николаевичем в парке. Царское Село. Весна 1917 г.
Княгиня Ольга Валериановна Палей, вторая супруга великого князя Павла Александровича
Великий князь Павел Александрович
Камердинер Императрицы А.А. Волков
Сидят гоф-лектриса Е.А. Шнейдер и графиня А.В. Гендрикова, стоят граф И.Л. Татищев, Пьер Жильяр, князь В.А. Долгоруков. Тобольск. 1917 г.
«Дом Свободы» (губернаторский дом в Тобольске), в котором Царская семья находилась в ссылке
Генерал-лейтенант М.К. Дитерихс
