В то же время началось усиленное выдвижение молодых штабных офицеров, которые громогласно объявляли себя приверженцами Партии, вне зависимости от того, было ли это их искренним убеждением или лишь расчетом. Эти решительные и амбициозные люди поняли, что они отходят от давно устоявшихся армейских традиций, но они быстро смогли успокоить свою совесть. Если кто-либо становился приверженцем этой совершенно антигуманной системы, у него полностью менялось мировоззрение: массовые убийства советских граждан оправдывались политической целесообразностью, а месть становилась правом. Это смещение моральных ориентиров с медицинской точки зрения может быть определено как симптом психоза. Небольшое число из этих офицеров, отобранных не за свои способности, а только за свои политические убеждения, вскоре примерили на себе обшитую золотом тунику полководцев. На заключительных этапах войны именно генералы этого типа своими параноидальными претензиями на успех и власть в немалой степени способствовали созданию обстановки истерии на самом высшем уровне.
Была еще одна вещь, которую они упустили из виду. Это может показаться достаточно странным, но мы никогда особо не задумывались о том, какой гнев может вызвать у русских наше вторжение в их страну. Все русские, с которыми нам приходилось иметь дело, казались достаточно милыми людьми. Население явно не выражало никакой враждебности. Большинство же из военнопленных выражали желание сражаться против Советов. Но по мере продолжения войны советские руководители смогли успешно эксплуатировать идею патриотизма, а их самые действенные аргументы строились на критике поведения противника. Для каждого русского любой немец был представителем враждебной ему системы. В конечном итоге немцы ведь сражались именно за нее! Несомненно, это одна из причин того, почему русские совершали так много зверств.
Все это, в свою очередь, использовалось в пропагандистских целях. Маленький человечек, стоявший во главе министерства пропаганды, полагал, что если убедить немецкого солдата в том, что в случае сдачи в плен его непременно убьют, то он будет сражаться до последнего вздоха. Однако это было не совсем правдой. Случалось всякое: много пленных и на самом деле было убито. Но солдат из всей пропагандистской шумихи делал другой вывод. Он сражался до последней возможности. Фактически это означало, что он сражался до тех пор, пока у него оставался шанс отойти. Он мог сам принимать решение. Решение часто определялось постоянным чувством тревоги. Солдат может проявлять чудеса храбрости, но у него нет желания совершать самоубийство. Таким образом, налицо была явная ошибка в расчетах Верховного командования.
По своей сути, все вроде бы было логично. Система держалась только на насилии. И она могла поддерживать свое существование только насилием. Нельзя утверждать, что можно было избежать всех ошибок, допущенных в ходе войны. Но можно с уверенностью утверждать, что все они были порождением этой системы.
Прошло определенное количество времени, пока стали заметны результаты этих ошибок. Поначалу все шло хорошо. Феодосию удалось отбить. Русские снова были изгнаны с Керченского полуострова. Только глубоко под землей, в заброшенных каменоломнях, которые протянулись на многие километры под Керчью, сохранились очаги их сопротивления. Там они держались в течение 2 лет, до весны 1944 года, когда Крым был окончательно нами потерян. Стойкость этих людей заслуживает всяческого восхищения, хотя в то время русские, вероятно, впали в отчаяние при виде возродившейся мощи немецких войск. Они опять обратились в бегство. Когда началось наступление на Кавказ, присущее Востоку чувство фатализма опять возобладало, в плен начали сдаваться целые полки. Не было сомнений в том, что в основном только советские политические комиссары, политруки, поддерживают в войсках волю к сопротивлению. Это понял и Диктатор. Он решил ввести институт политических руководителей и в германской армии. Но, сделав это, он уничтожил прусскую дисциплину, с помощью которой ему удалось одержать все предшествующие победы. И он позабыл, вероятно, также и о том, что за один год войны он не сможет создать тот тип человека, который русским удалось создать за 20 лет, прошедших после революции.
Во время атаки на русские позиции под Владиславовкой, с которой началось новое наступление на Керченский полуостров, мы открыли полевой хирургический госпиталь в маленькой деревушке под названием Петровка. Из-за плохой погоды атака несколько раз откладывалась. Хотя уже наступила весна, время от времени шли сильные ливни, и мы все теперь стали крупными специалистами по распутице – мы не хотели увязнуть из-за нее в грязи во второй раз.
Танковая дивизия, только что прибывшая с Западного фронта, приняла участие в разведке боем, проводившейся на ограниченном участке. Танкисты были хорошо экипированы – у них даже было зимнее обмундирование, и они смотрели с некоторым презрением на наших пообносившихся пехотинцев. Они с азартом приступили к выполнению поставленных перед ними задач, но вскоре застряли в грязи, с которой им ранее не приходилось иметь дело. В грязи утонуло множество танков, и их пришлось вытаскивать с помощью тягачей, после чего их отправили в тыл для капитального ремонта, и только после этого они смогли вновь принять участие в боевых действиях. Пехотинцы звали танкистов «ребятами, надушенными одеколоном» и характеризовали их следующими словами: «Приехали прямо из дома и растворились в прозрачном воздухе». Был издан приказ, запрещавший этот каламбур. Понятно, что таким образом даже те, кто ранее его не слышал, теперь узнали о нем.
В Петровке мы проводили операции сменами по 44 часа, начиная с 4 часов утра и заканчивая в 11 часов утра через день. Выдерживать такое напряжение можно только при определенных условиях – хорошая еда, решимость и большие порции кофе. Если в таком состоянии сделать хотя бы один глоток водки, то любой свалится с ног, как если бы он принял изрядную долю алкоголя. Во время французской кампании один из хирургов из нашего полевого госпиталя был ранен в ногу ниже колена, затем у него наступил паралич некоторых мускулов, его нога так сильно раздулась, что пришлось разрезать сапог. При таком чрезмерном напряжении силы постепенно иссякают, как и во время марафонского забега, кажется, что после 36 часов работы наступает полное физическое истощение, но затем открывается второе дыхание.
Поток раненых иссяк. Я прилег отдохнуть, но уснуть в таких условиях просто невозможно. Я помню свою кровать: матрас покоился на баках с водой. Преимущество такой конструкции было в том, что крысы не бегали постоянно по спящему. Крысы нас также приучили спать закутавшись с головой в одеяло.
