Ни для кого не было тайной, что когда ввоз в страну африканских невольников стал считаться уголовным преступлением, в стране развилась контрабанда. К 1826 году работорговля между штатами достигла колоссальных размеров. Парусные суда, наполненные скованными рабами, шли вдоль берегов Атлантического океана и залива в Новый Орлеан— на самый крупный невольничий рынок Юга. Объявления об этом живом товаре открыто печатались в газетах рядом с известиями о других товарах. Что бы ни гласил закон, для славного города Балтимора все это было лишь «праздной болтовней», мешающей столь прибыльному делу. Уильяма Ллойда Гаррисона посадили в тюрьму — этот чужак лез не в свое дело. Издание «Духа всеобщей эмансипации» запретили, а все экземпляры этой подстрекательской газеты уничтожили; так по крайней мере казалось работорговцам. Однако потрепанные, зачитанные страницы ее то и дело появлялись в самых неожиданных местах.
Еще ребенком, следуя повсюду за своим юным хозяином, Фредерик безотчетно подмечал деловую суету, спешку, оживленное движение быстро растущего города. Сидя на ступеньках школы в ожидании Томми, он видел подводы, груженные доверху товарами, направляющиеся в гавань. Иной раз подвода увязала в дорожной грязи, мул пытался изо всех сил ее вытащить, а иностранцы кричали что-то по-своему, что — Фредерик не понимал. Когда с воза падал на землю стебель сахарного тростника, Фредерик припрятывал его. А вечером они с Томми подолгу жевали сладкое волокно — маленький хозяин в постели, его раб — растянувшись на полу.
Фредерику приходилось видеть невольничьи партии, бредущие по улицам Балтимора, скованных вместе мужчин и женщин, а иногда и маленьких детей. Мальчишки всегда бросали игру и долго смотрели им вслед.
1836 год был хорошим годом для Юга. Горы хлопка высились на берегу — целая лавина, которая грозила разорением в будущем, но пока цены на хлопок стремительно росли. В тот июньский вечер, когда корабль, привезший Фредерика, вошел в балтиморскую гавань, юноша увидел вокруг себя бесконечное множество корабельных мачт, покачивавшихся над водой. Мачты словно рассказывали ему о далеких краях, они звали его, манили. Фредерик ответил им безмолвным кивком; сердце его громко стучало.
Он оставил Балтимор ребенком, вернулся в него почти взрослым человеком. Теперь он внимательно оглядывался вокруг, размышляя, оценивая, вспоминая те места, где ему надо побывать, и людей, которых ему надо будет найти.
Но пока что — вот мистер Хью Олд ожидает его на набережной. Томми не видно. И вдруг он вспомнил. Ведь Томми тоже стал взрослым — свободным белым человеком. Что-то больно кольнуло Фредерика.
Хью Олд со своим братом приехали на Юг в поисках удачи. Им, выросшим в Вермонте, была по душе мягкость климата и пышная растительность Мэриленда. Нанятый полковником Ллойдом для работы на его холмистых прибрежных землях, Хью вскоре женился на младшей дочери полковника и основал свое дело в Балтиморе. Хью Олд добился успеха. Теперь он был совладельцем одной из верфей. Скоро она будет именоваться «Компания Олд и сын».
Фредерик, просияв, бросился было вперед, но мистер Олд, не взглянув на него, завел неспешный разговор с капитаном.
— Добрый вечер, капитан. Я вижу, вы привезли моего малого.
— Да, сэр. Все в полном порядке, сэр. Он нисколько не был мне в тягость.
Некоторое время они стояли, беседуя, а Фредерик ждал.
— Ну что ж, спасибо. — Мистер Олд поправил на голове панаму. — Теперь я вас освобожу от обузы.
— Ступай, мальчик! — промолвил капитан.
Мистер Олд уселся в ожидавшую коляску, жестом приказав Фредерику забраться на козлы рядом с кучером, и они покатили по направлению к Нижнему Бродвею. Экипаж с трудом пробирался вдоль складов, между огромными кипами хлопка и табака, уставленными в пирамиды бочонками рома и зловонными рыбными рядами. Наконец мистер Олд заговорил:
— Так вот, Фред, мы решили сделать тебя конопатчиком.
Фредерик повернул к нему голову.
— Слушаю, сэр.
— Что ж, ты сильный, крепкий малый. Работник из тебя должен выйти хороший. Только веди себя примерно.
После этого они продолжали ехать молча; кучер искоса поглядывал на Фредерика, но ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Они еще успеют наговориться. Коляска прогрохотала по булыжнику Тэймз-стрит — улицы сплошных лавок и трактиров — и выехала в красивую жилую часть города, где стояли нарядные дома с островерхими крышами и тяжелыми дубовыми дверями, с окнами, прикрытыми узорчатыми ставнями. Здесь дышалось легко и приятно в этот июньский вечер. Они проехали мимо великолепного старинного дома, возле которого цвела пышная магнолия, благоухавшая на всю улицу. За узорными оградами особняков играли дети. Молодые щеголи прогуливались по тротуарам, прельщая скромных девиц, что сидели на белых крылечках или за зелеными ставеньками и почти не поднимали глаз от рукоделья. Негритянские служанки в ярко-красных головных платках сновали по улице, легко неся на голове полные корзины. Коляска миновала серое здание собора и остановилась возле небольшого кирпичного дома с белыми колоннами у входа и белым мраморным крыльцом.
У Фредерика заколотилось сердце. Крыша дома была недавно окрашена, лужайка перед ним аккуратно подстрижена, окна задернуты кружевными занавесями. На всем лежал отпечаток большой зажиточности. Это показалось Фредерику новым, но из всех мест, где ему приходилось когда-либо жить, дом Олда был самым родным для него, и юношу охватило волнение. Увидит ли он сейчас Томми? Хозяин вышел из коляски, а кучер с Фредериком объехали здание и остановились у черного хода. Вот и дверца погреба — как часто Фредерик спускался туда вместе с Томми; толстого суковатого дерева уже не было. Интересно, что сделал Томми со старыми записными книжками, которые они запрятали в его дупло — листки этих книжек были покрыты старательным почерком Фредерика, выводившего буквы вслед за своим хозяином. Фредерик спрыгнул с козел и, постаравшись, чтобы голос не выдал его волнения, спросил молодого кучера:
— А что мистер… мистер Томми сейчас дома?
Чернокожий парень поглядел на него, не отвечая. Потом переспросил:
— Молодой хозяин?
Фредерик утвердительно кивнул.
— Да, мистер Томас тут.
Разумеется, теперь Томми стал «мистером Томасом»! Фредерик подавил вздох и улыбнулся пареньку, такому же темному, как он сам.
— Меня зовут Фред. А тебя? — дружелюбно спросил он.
— Меня — Джеб, — с готовностью ответил тот, но вид у него был по-прежнему озадаченный.
Они в это время распрягали вдвоем лошадь. Кучер откашлялся и выпалил:
