…Париж снова кипел! Люди жгли костры на улицах, собирались перед Пале-Роялем, и угрожающие крики становились все громче.
Весь январь 1651 года прошел в беспокойстве. Парламент требовал решительных мер. Верные Мазарини маршалы предлагали ввести в Париж войска.
Однако Мазарини, тонко чувствовавший ситуацию, решил по-другому. 6 февраля в десять часов вечера, вернувшись от королевы в свои покои, он переоделся в красный кафтан, надел серые брюки, шляпу с пером и, выйдя из Пале-Рояля в сопровождении только двух чиновников своей свиты, отправился к Ришельевской заставе, где ожидали его с лошадьми несколько человек. Через два часа он был уже в Сен-Жермене.
Но каким бы тайным ни был побег кардинала, коадъютор узнал о нем и тут же ночью отправился к герцогу Орлеанскому, у которого застал нескольких придворных.
— Господа! — объявил Гонди собравшимся. — Только что из Парижа бежал кардинал!
Ответом ему было многоголосое «ура!». Потребовали шампанского.
— Но, господа! — Коадъютор обращался ко всем, но смотрел при этом на герцога Орлеанского. — Не думаете ли вы, что следом за кардиналом Париж покинет и регентша с королем?
Многие согласились с ним, но только не герцог. Если для большинства парижан отъезд короля стал бы трагедией, то для него это было бы благо: в таком случае именно он, предводитель королевского войска, становился полным хозяином города. И когда через несколько дней ночью, извещенный девицей де Шеврез, коадъютор прибыл к герцогу Орлеанскому с известием, что королева и король и в самом деле собираются покинуть город, герцог не стал отдавать приказ перекрыть все заставы Парижа, а ограничился лишь тем, что послал к королеве господина де Суше, начальника своей швейцарской роты.
— Этого будет достаточно, — сказал герцог. — Когда королева увидит, что ее намерение раскрыто, она побоится его исполнить!
Но не тут-то было. Весть о возможном бегстве короля разнеслась по Парижу, и в городе вновь вспыхнули беспорядки. У Пале-Рояля собралась огромная толпа народа. Кто был вооружен палкой, кто топором, а кто и алебардой. Вооруженные всадники гарцевали среди народа. Это было единение парижан. Если бы так было всегда! В толпе сновали лоточники, продавая пирожки, булочки, жареное мясо. Богатые горожане скопом платили за всю еду, и народ питался бесплатно весь день, а бочки с вином не закрывались.
Королева объявила, что никуда ехать и не собиралась. Но толпа неистовствовала, требуя предъявить ей короля. Господин де Суше, посланник герцога Орлеанского, лично был отведен королевой в покои его величества и удостоверился в том, что король спит в своей постели. Однако толпу это не успокоило.
Крики за окном настолько напугали Анну Австрийскую, что она приказала отворить во дворце все двери и ворота и пропустить народ.
— То, что вы видели, — сказала она де Суше, — должны видеть все. Предупредите только, что король спит, чтобы они вели себя как можно тише.
И произошло удивительное. Толпа, ворвавшаяся во двор с радостными воплями, вдруг приостановилась и затихла. Неистовствовавшие минуту назад люди заходили в спальню короля на цыпочках. С благоговением и любовью приблизились они к постели монарха, не имея, однако, смелости открыть ее занавески. И в эту минуту в спальню величественно, в роскошном платье с высоким стоячим воротником, сверкая бриллиантами, вошла королева. Народ расступился перед ней, склонив голову. Анна Австрийская подошла к королевской постели и откинула полог.
Увидев короля спящим, мятежники один за другим встали на колени и просили Бога даровать здоровье и покой их монарху.
О великие женщины Франции! Они были во все времена. Но в тревожную для страны годину их мужество и решительность проявлялись с особой силой. Нельзя не признать, что Анна Австрийская достойно вела себя в эту минуту!
Позже, когда Шарль Перро станет придворным, из случайных разговоров и воспоминаний он узнает, что в ту ночь Людовик не спал, а лишь делал вид, что спит. Король поклялся отомстить народу за эти минуты страха и унижения.
* * *
В это время кардинал с беспрерывными остановками ехал к Гавру, где надеялся встретиться с королевой. Однако там его ждал курьер, который рассказал о событиях в Париже.
Понимая, что проиграл, кардинал решил примириться с принцем Конде и приказал освободить заключенных. Неслыханная любезность: он сам открыл принцам двери темницы! Однако Конде был прекрасно осведомлен о поражении королевы-матери и хотя и любезно поблагодарил Мазарини, не думал прощать его. «Фронда принцев» не только не прекратилась, но стала разгораться с новой силой.
16 февраля бывшие узники уже приближались к Парижу. У Сен-Дени их встретила ликующая толпа, среди которой выделялись своей роскошной одеждой аристократы. Они были либо верхом на лошадях, либо в каретах. От Сен-Дени до Парижа карета принцев и герцога де Лонгвиля ехала шагом, так велика была толпа.
А вечером парламент издал указ, в котором благодарил королеву за изгнание Мазарини (теперь это выглядело именно так!) и просил ее издать декларацию, по которой из ее Совета изгонялся бы всякий чужестранец или всякое лицо, присягнувшее в верности другому государству. Королева пошла на это. Но карта кардинала была еще далеко не бита.
…Общая схема истории Фронды многое объясняет нам в истории семьи Перро между 1648 и 1652 годами. И сам Пьер Перро — напомним, адвокат парижского парламента, и его сыновья разделяли страхи и надежды своего сословия. В начале Фронды — восторженная поддержка народного восстания, в конце — когда Пьер-младший покупает должность сборщика налогов в отделе финансов Парижа — измена народу и сделка с центральной властью.
Но для Шарля Перро эта семейная сделка — лишь вынужденная мера. Любовь к народу сохранится в нем на всю жизнь. В годы Фронды он соглашается на предложение отца пойти по его стопам и становится адвокатом — прежде всего для того, чтобы защищать бедноту, простой народ от произвола власти.
* * *
Всю весну 1651 года Шарль готовился к сдаче лиценциата по праву. Здоровье отца к этому времени сильно пошатнулось, однако он помогал сыну овладевать премудростями юридической науки.
В июле пришла пора ехать в Орлеан (в Сорбонне преподавалось только каноническое право). Вместе с Шарлем на экзамен по праву в Орлеанский университет отправились еще двое молодых людей — господин Варэ (впоследствии он станет главным викарием монсеньора архиепископа Сансского) и господин Манжо. Отправились рано утром в карете с откидывающимся верхом, но ближе к полудню верх пришлось поднять, так как сильно пекло солнце.
