Зимой 1941 года Подгурский схватил сильное двухстороннее воспаление легких. Его отправили в больницу в Пермь. Когда дело пошло на поправку, Подгурский узнал о том, что между Советским правительством и польским эмигрантским правительством в Лондоне заключено соглашение о взаимной помощи в войне против Германии и формировании польских воинских частей на территории СССР.
После перенесенной болезни Подгурский был еще слишком слаб, чтобы тотчас же отправиться в путь, туда, где формировалась польская армия. Первая попытка предпринять такое путешествие окончилась для него плачевно: на следующий же день на каком-то железнодорожном вокзале он от слабости потерял сознание. О нем позаботилась семья польских поселенцев из близлежащего колхоза. Они взяли его к себе, и Подгурский пролежал у них еще некоторое время, пока наконец молодой организм не победил болезнь. Но Подгурский на этот раз уже был осторожнее и решил не пускаться в далекий путь, пока окончательно не окрепнет. В поле он работать еще не мог, и поэтому, когда все уходили на работу, оставался в доме хозяйничать и пас на лугу козу, молоко которой возвращало ему силы.
Но вот наступила осень. Он больше не мог сидеть сложа руки. Поблагодарив хозяев за заботу и хлеб-соль, он снова двинулся в путь. По дороге встречал таких же, как и он, стремившихся вступить в ряды польской армии, которая формировалась где-то в центральных областях России. Так всю зиму 1942 года он скитался по дорогам в поисках польской армии. Наконец добрался до Чирчика под Ташкентом. И здесь он узнал, что польская армия, вместо того чтобы двинуться на запад и драться с гитлеровцами, ушла в Иран{3}. Подгурский не понимал политической подоплеки этого ухода. Он был солдатом, хотел бить врага. И потерял эту возможность.
Весной 1943 года Подгурский узнал, что где-то под Рязанью формируется польская дивизия. Не долго думая, он снова пустился в путь. Наконец он добрался до места и был сразу же зачислен в 1-й танковый полк. Его, подготовленного танкиста, приняли охотно. Но когда он узнал, что в Григорьевском формируется авиационный полк, ему захотелось перейти туда. Правда, сделать это было нелегко, но Подгурский добился своего и начал летать.
Его инструктор, лейтенант Аникин, спокойный и опытный летчик, считал Подгурского способным учеником. После тридцати полетов с Аникиным Подгурский сделал первый самостоятельный вылет на учебно-тренировочном самолете УТ-2.
Каждый летчик навсегда запоминает свой первый вылет без инструктора, первое боевое задание и первый воздушный бой.
Первым боевым заданием Козы М. П. (это прозвище буквально прилипло к Подгурскому) был патрульный полет над Варшавой в сентябре 1944 года. А первый свой бой он провел, прикрывая штурмовики в налете на Врицен в апреле 1945 года.
Восемь горбатых "илов" уже делали круг над Барнувко, когда звено истребителей еще только выруливало на старт. В первой паре были поручник Лобецкий и поручник Подгурский, во второй - поручник Штакхауз и хорунжий Вешхницкий.
И вот навстречу истребителям стремительно понесся лес, потом он ушел под крылья и прижался к земле. Машины набрали высоту, поднялись выше строя штурмовиков. В это время "илы" пролетали над шоссе, оставив слева Дембно. Истребителя пристроились к штурмовикам с обеих сторон.
Лобецкий и Подгурский прикрывали непосредственно штурмовики, а Штакхауз и Вешхницкий, словно овчарки, охраняющие стадо, носились вокруг, заходя то сзади, то сверху, то с боков.
Полоса леса оборвалась, но ненадолго. Самолеты миновали шоссе и железнодорожную линию, соединяющую Костшин со Щецином, и вышли к обрывистому берегу Одера, поросшему густым кустарником. Дальше снова потянулись леса, раскинувшиеся от самой Старой Рудницы на севере и до Костшина на юге.
Тучи ползли на высоте полутора тысяч метров. Между ними попадались небольшие ярко-голубые просветы. Косые лучи солнца особенно ярко сверкали на белоснежных краях облаков и падали вниз отвесными, слепящими каскадами.
Неожиданно из-под этого сверкающего ливня солнечного света вынырнули и тут же скрылись в мутной толще облаков две черные точки. Их можно было принять за пару охотящихся ястребов. Но острый взгляд Подгурского не подвел - это были самолеты.
- Справа прямо под облаками вижу две машины. Они сейчас над рекой, примерно над Гюстебизе. Кажется, направляются к нам, - тут же передал он поручнику Лобецкому.
- Вас понял, - ответил тот и стал вызывать вторую пару.
- "Лиса-два", "Лиса-два", "Лиса-два". Я - "Лиса-один", я "Лиса-один", - послышалось в наушниках.
- Я - "Лиса-два", - раздалось в ответ. - Я - "Лиса-два".
- Справа... - начал Лобецкий.
Штакхауз перебил его на полуслове:
- Вижу! Два "мессера". Оставьте их нам. Набираю высоту!
Подгурский оглянулся и увидел, как два "яка", в каких-нибудь двухстах метрах за ним, уклоняясь вправо, начали набирать высоту. Оба фашиста, вероятно, еще не заметили ни штурмовиков, ни их прикрытия и, не меняя курса, шли наискось, навстречу нашим "илам". У Подгурского даже шея заболела, - так он вертел головой во все стороны, стараясь не потерять из виду и приближающихся "мессеров" и набирающих высоту "яков". Но в этот момент Подгурский снова услышал голос Лобецкого:
- Смотри, Коза, не проморгай! Внизу тоже пара "мессеров"!
Подгурский глянул вниз и сразу же заметил их; на бреющем полете они приближались с северо-запада, со стороны Старой Рудницы. На темном фоне леса самолеты можно было различить только благодаря солнечным бликам, сверкающим на стеклах их кабин. Они подкрадывались к нашим штурмовикам, которые хорошо были видны снизу на фоне неба. Быстрые и юркие, они поминутно исчезали из поля зрения Подгурского, сливаясь с темной зеленью расстилавшегося под ними густого леса. Сердце у Подгурского билось все быстрее и быстрее. Нервы напряглись как струны, а в висках начало сильно стучать. Он ждал атаки. Было совершенно очевидно, что она вот-вот начнется, и поручник сильно беспокоился, удастся ли ему взять хотя бы одного из них на прицел. Фашисты были уже близко. Зайдя снизу и сбоку, они взмыли вверх, сделав боевой разворот, и бросились на два: последних "ила". Коза М. П. действовал проворнее: очереди его пушек перерезали фашистам дорогу. Снаряды, вероятно, прошли очень близко от цели, ибо "мессершмитты" внезапно сделали переворот и устремились, вниз.
Подгурского так и подмывало погнаться за ними. Он был уверен, что, имея большое преимущество в высоте и свободу маневра, одного-то уж из них он собьет. Но он не мог! Ни на одну минуту нельзя было оставлять штурмовики без прикрытия. И как хищный сокол, прикованный к жерди, с вожделением смотрит на летающих вдали голубей, так и Подгурский с тоской взирал на удаляющихся "мессершмиттов".
