Учение о правильно понимаемом интересе не порождает великой самоотверженности, но оно ежедневно требует маленьких жертв. Само по себе оно не способно сделать людей добродетельными, однако оно воспитывает множество благоразумных, воздержанных, степенных, предусмотрительных граждан, умеющих держать себя в руках; и если оно не ведет волю людей прямой дорогой к добродетели, то неприметно приближает их к ней с помощью благоприобретаемых привычек.
Если бы учению о правильно понимаемой заинтересованности когда-либо удалось полностью стать господствующим в нравственной области, примеры высокой добродетели, без сомнения, встречались бы реже. Но я думаю, что в этом случае грубая порочность также была бы менее распространенной. Это учение, быть может, помешает немногим достичь нравственных высот, значительно превосходящих средний уровень, но многие из тех, кто опустился бы ниже этого уровня, хватаются за него, и оно их удерживает. Если иметь в виду отдельные личности, то оно их унижает. Если же иметь в виду все человечество, то оно облагораживает людские души.
387
Не побоюсь сказать, что из всех философских теорий учение о правильно понимаемом интересе представляется мне наиболее полно отвечающим потребностям людей нашего времени, а также то, что в нем я усматриваю самую надежную из оставшихся у них гарантий против самих себя. Поэтому внимание современных моралистов должно быть главным образом направлено на данное учение. Даже несмотря на то что они могут считать его несовершенным, оно все же должно быть принято как необходимое.
Говоря в целом, я не думаю, что у нас эгоизма больше, чем в Америке; единственное различие заключается в том, что там эгоизм носит просвещенный характер, а здесь — нет. Каждый американец умеет жертвовать частью своих личных интересов, чтобы спасти остальное. Мы хотим сохранить все и часто все теряем.
Вокруг себя я вижу лишь людей, желающих, по-видимому, ежедневно внушать словом и делом своим современникам мысль о том, что полезное никогда не бывает бесчестным. Удастся ли мне в конце концов найти такого человека, который бы взялся объяснить им, что честность полезна?
На земле нет силы, способной помешать росту равенства условий существования и тому, что оно, нацеливая человеческий разум на поиск полезного, побуждает каждого гражданина заниматься лишь самим собой.
Следует поэтому ожидать, что личный интерес в большей мере, чем когда бы то ни было, станет главной, если не единственной движущей силой человеческой деятельности; остается, однако, выяснить, как каждый человек будет понимать свои личные интересы.
Если граждане, становясь равными, останутся невежественными и грубыми, трудно предположить, до какой глупой крайности они дойдут в своем эгоизме, и нельзя сказать заранее, сколь постыдную нищету и досадные беды они сами навлекут на свои головы, страшась пожертвовать толикой своего благосостояния для процветания окружающих.
Я не думаю, что учение об интересе в том виде, в каком его проповедуют в Америке, представляется несомненно положительным во всех отношениях; однако оно заключает в себе множество столь очевидных истин, что достаточно дать образование людям, и они сами постигнут эти истины. Поэтому во что бы то ни стало просвещайте их, ибо век слепой самоотверженности и инстинктивной добродетельности давно уже миновал, и я вижу, что наступает время, когда сами свобода, гражданский покой и общественный порядок не смогут обойтись без просвещения.
Глава IX КАКИМ ОБРАЗОМ АМЕРИКАНЦЫ ПРИМЕНЯЮТ УЧЕНИЕ О ПРАВИЛЬНО ПОНИМАЕМОМ ИНТЕРЕСЕ В ОБЛАСТИ РЕЛИГИИ
Если учение о правильно понимаемом личном интересе ограничивалось бы земными делами, оно отнюдь не было бы столь влиятельным, так как оно требует немало таких жертв, которые могут быть вознаграждены лишь на том свете; и какие бы усилия ни предпринимал разум, доказывая пользу добродетели, человека, не желающего думать о смерти, всегда будет очень трудно заставить жить достойно.
Поэтому необходимо знать, может ли учение о правильно понимаемом интересе легко сочетаться с религиозными верованиями.
Философы, распространяющие это учение, говорят людям, что для счастливой жизни необходимо следить за своими чувствами и старательно обуздывать их, что нельзя обрести прочного счастья, не отказываясь от тысячи мимолетных удовольствий, и что, наконец, любовь к себе требует постоянной победы над самим собой.
Основатели едва ли не всех религий говорили почти одно и то же. Указывая людям все тот же путь, они лишь ставили перед ними более отдаленную цель: не обещая награды на этом свете за предписанные жертвы, они говорили о блаженстве в мире ином.
Тем не менее я отказываюсь верить тому, что все люди, ведущие по религиозным мотивам добродетельный образ жизни, поступают так лишь по той причине, что рассчитывают на вознаграждение.
388
Мне встречалось немало ревностных христиан, всецело поглощенных пылкой заботой о всеобщем счастье, и я слышал их рассуждения о том, что они таким образом надеются заслужить блаженство в загробной жизни; я не могу, однако, избавиться от мысли, что они несправедливы к себе. Я слишком сильно уважаю их, чтобы верить им на слово.
Это правда, что христианство учит нас необходимости предпочитать интересы других людей личным интересам, если жаждешь обрести небеса; однако христианство также учит нас необходимости делать добро ближним во имя любви к Богу. Это выражение великолепно: человек своим разумом постигает божественную премудрость; он видит, что цель Господа — сохранение миропорядка; он сам свободно соучаствует в исполнении этого великого замысла, и, жертвуя своими личными интересами во имя чудесной упорядоченности всех вещей и явлении, он не ждет никакого иного вознаграждения, помимо удовольствия созерцать этот миропорядок.
Поэтому я не верю, что единственным стимулом поведения религиозных людей является интерес, однако я думаю, что интерес — главное средство, которым пользуются сами религии с целью вести за собой людей, и я не сомневаюсь, что именно благодаря ему они овладевают сознанием народных масс и становятся популярными.
Я не вижу поэтому никакой явной причины, по которой учение о правильно понимаемом личном интересе должно было бы отвращать людей от религиозных верований; напротив, я думаю, что мне удалось выяснить, каким образом оно предрасполагает людей к религиозности.
Предположим, что для достижения счастья в этом мире некто склонен всякий раз не доверять инстинктивным движениям души, хладнокровно взвешивая все свои поступки, склонен не поддаваться слепо порыву первых желаний, овладевая вместо этого искусством побеждать их и обретая привычку с легкостью жертвовать мимолетным наслаждением во имя устойчивых ценностей, определяющих всю его жизнь.
