В политическую и идеологическую борьбу, разворачивавшуюся в то время в партийном руководстве, Дэн не встревал: не было ни времени, ни сил, ни опыта. Да никто и не воспринимал его тогда как политика и теоретика. Вождей и мыслителей в китайской компартии хватало. На заседаниях руководящего центра, которые обычно проходили в Ханькоу, в доме главного политического советника ЦИК левого Гоминьдана и уханьского правительства Михаила Марковича Бородина, куда Дэн должен был приходить, чтобы вести протоколы, он всегда становился свидетелем бурных споров. Единый фронт разваливался буквально на глазах, а вожди компартии не могли ничего придумать, чтобы спасти положение. В конце июня Чэнь Дусю с горечью сказал Бородину и представителю Коммунистического интернационала молодежи (молодежной коминтерновской организации) Рафаэлю Мовсесовичу Хитарову: «Московские директивы я не понимаю и не могу с ними согласиться. Москва просто не понимает, что здесь происходит». Представитель Коминтерна Манабендра Нат Рой тут же известил Политсекретариат Исполкома Коминтерна: «26 июня Политбюро компартии открыто выступило против директив Коминтерна. Чэнь Дусю заявил, что Москва не знает положения и шлет директивы, которые нельзя выполнить… Между Китайской компартией и Коминтерном имеются открытые расхождения»181.
Раздосадованный Сталин 8 июля потребовал от членов Политбюро ЦК Компартии Китая «исправить на основе директив ИККИ [Исполкома Коминтерна] коренные ошибки партийного руководства»182. Но 12 июля Чэнь Дусю ушел в отставку, послав в ЦК письмо, в котором, в частности, заявил: «Сложилось по существу безвыходное положение. Я фактически не могу продолжать свою работу»183. 15 июля лидер левого Гоминьдана Ван Цзинвэй порвал с коммунистами и, следуя за Чан Кайши, развязал в Ухани белый террор. Коммунисты попытались ответить общегородской забастовкой рабочих, но им не повезло: пролетариат не встал под их знамена и стачки не получилось. «Банкротство, которое мы потерпели в Ханькоу, было постыдным, — пишет Чжэн Чаолинь, — …[оказалось, что] мы не имели никакой базы среди ханькоуских рабочих»184.
Таким образом, единый фронт развалился, рабочее движение сошло на нет, и Дэн вместе с другими коммунистами, находившимися в городе, должен был уйти в подполье, как до того вынуждены были сделать члены КПК в Шанхае, Кантоне и иных местах. 24 июля новые руководители компартии (известные коммунисты Цюй Цюбо, Чжан Готао, Чжан Тайлэй, Ли Вэйхань, Ли Лисань и старый друг Дэна Чжоу Эньлай), сформировав вскоре после отставки Чэнь Дусю Временное бюро ЦК, издали директиву о немедленном переходе всей партии на нелегальное положение. Партийные учреждения обязаны были немедленно сменить адреса и переехать на новые места, замаскированные под частные дома, магазины и госпитали, а все ответственные работники партии — поменять имена и имидж185. Выполняя эту директиву, именно в то время Дэн и изменил, как помним, свое имя Сисянь на Сяопин. После чего вместе с Секретариатом ЦК переехал из Учана в Ханькоу.
В конце июля в этот город прибыл и новый эмиссар Москвы (Рой и Бородин по приказу Сталина уже уехали из Ухани и вскоре должны были покинуть Китай). Им был Виссарион Виссарионович Ломинадзе, старый член большевистской партии, близкий соратник Сталина, бывший секретарь ЦК КП(б) Грузии и один из руководителей Исполкома Коминтерна (в Китае работал под псевдонимом Николай Вернер). Он сразу же заявил Цюй Цюбо и Чжан Готао, что послан «сюда для исправления многочисленных ошибок, допущенных в прошлом работниками Коминтерна и ЦК КПК в ходе китайской революции»186. Ломинадзе передал Цюю и Чжану требование Политбюро большевистской партии созвать чрезвычайную партийную конференцию КПК для реорганизации руководства партии и выработки нового курса187.
За несколько дней до приезда высокого гостя члены Временного бюро ЦК Коммунистической партии Китая и сами начали разрабатывать новую политику. Страстно желая «пустить кровь предателям революции», они решили в ближайшее время организовать вооруженные выступления в гоминьдановской армии, а также в деревнях четырех провинций (Хунани, Хубэя, Гуандуна и Цзянси). В ходе деревенских мятежей они надеялись поднять крестьянскую бедноту на аграрную революцию в период сбора осеннего урожая, когда арендаторы будут рассчитываться с землевладельцами.
Ломинадзе горячо поддержал этот курс. И в ночь с 31 июля на 1 августа в городе Наньчане (провинция Цзянси) посланный туда Чжоу Эньлай, а также другие представители Временного бюро вместе с командиром 20-го корпуса HРА Хэ Луном (экс-бандитом из западной Хунани, который сочувствовал коммунистам), а также членами компартии Е Тином — командиром одной из дивизий 11-го корпуса, Лю Бочэном — бывшим командиром 15-го корпуса, и знакомым нам Чжу Дэ — в это время начальником Бюро политической безопасности города и командиром инструкторского полка 9-го корпуса, подняли первое восстание. Повстанцы (общей численностью двадцать с лишним тысяч солдат и офицеров) захватили Наньчан, но оставаться там не собирались. 3 августа они вышли из города в направлении порта Сватоу (восточный Гуандун), где должны были получить оружие из СССР. Однако в конце сентября — начале октября 1927 года потерпели сокрушительное поражение на подступах к Сватоу, после чего их войска развалились. Хэ Лун и Лю Бочэн бежали в Гонконг, Е Тин пробился в гуандунский уезд Луфэн, а Чжу Дэ во главе отряда в тысячу человек начал тяжелый переход в сторону границы провинций Гуандун и Цзянси.
Между тем 7 августа в Ханькоу Цюй Цюбо и Ломинадзе провели чрезвычайное совещание ЦК китайской компартии. Проходило оно на квартире одного из бывших советских советников уханьского правительства Михаила Осиповича Разумова (китайцы звали его Ло Думо) и его жены Анны Лазаревны, расположенной на втором этаже большого трехэтажного дома европейской постройки на территории бывшей Русской концессии по адресу: Саньцзяоцзе (улица Трех религий), 41. В совещании приняли участие 25 человек, из которых только 15 входили в состав высших органов партии (Центрального комитета и Контрольной комиссии). Как технический секретарь присутствовал там и Дэн Сяопин, прибывший на квартиру Разумовых вечером 4 августа, за 3 дня до начала совещания, чтобы его подготовить. Он сидел в углу у окна за небольшим столиком и вел протокол. В дискуссии не участвовал, да ее, собственно, и не было.
Говорил в основном Ломинадзе, подвергший китайских коммунистов резкой критике. Знавший русский Цюй Цюбо, интеллигентный юноша в больших круглых очках, переводил, неистово кашляя, поскольку страдал туберкулезом. Он же затем от имени руководства партии сделал самокритичный доклад. С посланцем Москвы лучше было не спорить: в условиях кризиса компартия, как никогда, нуждалась в финансовых вливаниях Коминтерна. В прениях выступили только пять человек, среди них — дважды — высокий хунанец лет тридцати четырех, которого Дэн видел впервые. Этот партиец говорил страстно и убедительно, критикуя прежнее руководство в основном за «ошибки» в военном и крестьянском вопросах. «С этого момента нам следует уделять величайшее внимание военным делам, — сказал он. — Мы должны знать, что политическая власть рождается из дула винтовки»188. Он также предложил экспроприировать землю у всех, кто владеет более чем 50 му [то есть 3,3 га], атаковать «зажиточных крестьян» и относиться к членам тайных обществ и бандитам, как к «нашим братьям», привлекая их на сторону компартии189.
