Теперь все были спокойны, зная, что Петя сдержит свое обещание. Но надолго ли хватит его воли, чтобы не попросить его отпустить?
23 января 1919 года я уехала обратно в Екатеринодар. Вскоре после моего возвращения я узнала, что начали восстанавливать флот.
Адмирал Герасимов написал воззвание, призывая всех моряков. Я поехала в Новороссийск все узнать и послала это воззвание Пете и папе.
Сейчас же было решено Петю отправить во флот. Он был страшно рад. Папа за него попросил, и очень скоро Петя получил назначение на миноносец «Дерзкий», который ремонтировался в Новороссийске. В это время я приехала в отпуск (7 апреля), пробыла две недели. Была Пасха.
Петя немедленно туда явился, был принят матросом и принял деятельное участие в ремонте (Петя уехал до меня). Потом в плавании был назначен сигнальщиком.
Вскоре после Петиного и нашего с Аней отъезда в Москалевку пришли разбойники под видом каких-то депутатов. Всех построили в одной комнате, стали обыскивать дом (с целью грабежа). Но наши почти не пострадали, так как грабить уже нечего было. Но Нина Романовна Княжецкая, которая все еще держала свои драгоценности в ночном столике, конечно, не успела их передать Юрику, и все у нее было взято.
После этого случая стало ясно, что оставаться жить в глуши одним слишком опасно.
Нина Романовна с Юриком уехали к Николаю Николаевичу, а учительница нашла службу в городе, так как Женя благополучно сдал экзамен в следующий класс при Туапсинской прогимназии. Наши перебрались ближе к Небугу, около имения Еремеевых. У них была санатория для выздоравливающих, и они занимали все соседние пустые дачи. Одну из них они предоставили нам. Там было спокойнее, кругом жили люди, и недалеко был казачий пост.
В это же время папа узнал, что восстанавливается в Севастополе Морской корпус. Он повез туда Женю, определил его, а также и Петю, которого вызвали с миноносца приказом. Папа и тетя Энни жили некоторое время около Еремеевых. Я один раз туда приехала, но, когда казачий пост ушел, а на фронте началось отступление, они решили переехать в Туапсе. Поселились на краю города, в доме лесничего: он сдал им одну комнату. Лесничий и его семья были очень симпатичные и хорошие люди, и нашим жилось там неплохо.
Глава 4
В походах с Терской дивизией
После моего отпуска, в апреле 1919 года, я уже больше в госпитале не работала: вернулась и получила назначение в 4-й Передовой отряд Красного Креста при Терско-Кубанской дивизии генерала Топоркова в корпусе генерала Шкуро. Еще зимою мы, сестры, узнали, что на фронте совершенно нет настоящих сестер, видели, в каком виде приезжают тяжелораненые, и решили, что наше место там. Кроме того, начался сыпной тиф, и многие фронтовые лазареты остались без персонала. Мы стали просить о переводе, но наши врачи и слышать не хотели и делали все, чтобы нас задержать, говоря, что хорошая сестра нужна и в тылу. Мы же доказывали, что в тылу они всегда найдут других и что во всяком случае им легче обойтись без нас, чем на фронте, где зачастую не было и врачей. После долгих хлопот все сестры, которые просили, получили назначения в отряды, лазареты и поезда. Нас заменили другими: мы оказались правы. Но после нас поехало еще много других.
Аня осталась в Екатеринодаре – она подружилась с одной барышней, своей сослуживицей, Тамарой Стуловой. Они нашли комнату с кухней и поселились вдвоем.
Назначение в отряд я получила 30 апреля 1919 года – он формировался в Екатеринодаре; сестры были назначены очень разные. Из кауфманских только Шура Васильева, с которой я была дружна, но накануне отъезда она заболела и осталась. Были три хороших сестры какой-то провинциальной общины: Ларькова, Гришанович и Абелыкина, затем еще Васильева, очень простоватая и неизвестно как попавшая под видом сестры, а также еврейка, «сестричка» Вера Ходоровская. Никакого представления о медицине она не имела, поехала развлекаться, флиртовать и играть роль! Из-за нее было очень много неприятностей и ссор, даже скандалов: она заводила романы со всеми начальниками и пыталась нами командовать.
16 мая. Отряд эшелоном выехал догонять дивизию. В Ростове-на-Дону простояли четыре дня. Там я нашла Аню Думитрашко. Хорошо провели время: столько надо было рассказать друг другу! Эшелон дошел до станции Авдеевка, вернулся до Ясиноватой и дошел до Славянска, где мы стояли три дня. Рядом с нами оказался эшелон с Вадиной (мой двоюродный брат) батареей, и мы с ним неожиданно столкнулись. Не видались с Петербурга, с самого начала революции.
30 мая. Прибыли в Изюм и выгрузились. На вокзале были раненые терцы, и я дежурила ночь.
1 июня. Вышли из Изюма походным порядком, проехали поздно ночью через деревню Староверовка, где недалеко стоял большевицкий броневик. Ночевали тревожно в двух верстах в деревне Няволодовке.
2 июня. Прибыли в Купянск и соединились с дивизией. Мы расположились лагерем. Меня посылали с десятью двуколками, перевезти больных и раненых за две версты на станцию Заосколье.
3 июня. В 8 часов утра вся дивизия собралась на площади, был парад, и полки с музыкой начали выступать; за полками шла артиллерия, несколько крестьянских повозок со снарядами, и за ними мы. Весь обоз шел сзади. Мы ехали по одной сестре на двуколке – сидели спереди рядом с ездовым (то есть с тем, который правил). В ногах стоял походный сундучок с самым необходимым: остальные вещи были в обозе. На дне двуколки было всегда свежее сено, и, если не было раненых, мы могли там отдохнуть и поспать. Сначала все двуколки имели брезентовые крыши и бока (аэропланы, как говорили казаки). Но очень скоро начальник дивизии приказал их снять, так как они были видны издалека и выдавали дивизию в походе. Обыкновенно мы выступали рано утром, шли весь день и вечером ночевали в какой-нибудь деревне. Среди дня останавливались и недолго отдыхали, если все было спокойно. Нам квартирьеры отводили хаты. Там мы спешно ели, что находили – простоквашу, яйца, – и заваливались спать на носилках. Бабу просили сварить суп из курицы. Варилась она ночью в русской печке. Утром, встав, съедали приготовленное и остатки курицы брали с собой. Днем на ходу крутили гоголь-моголь, ели подсолнухи, которые наши ездовые рвали в полях для себя и для нас. Яйца всегда у меня были: мой ездовой обожал сырые белки, поэтому у него всегда был запас свежих яиц. Я крутила гоголь-моголь, а он глотал белки. Когда мы получали раненых, мы на ночевках почти не отдыхали: приехав вечером в деревню, надо было их устроить по хатам, перевязать, накормить, оставить дежурную сестру, так что ложились спать очень поздно, а вставать надо было рано, чтобы к выходу дивизии все раненые были накормлены, перевязаны и отправлены в тыл; если их отправить было нельзя, то надо было уложить их на наши двуколки, чтобы везти дальше с собой.
