Сотрудники оперативных отделов раз в месяц заступали дежурными по управлению. В отсутствие начальника управления в их обязанности входили доклады генералу Матвееву обо всех происшествиях за время дежурства по всем подразделениям Вооруженных сил. Многие боялись ходить к нему на доклад, потому что он строго спрашивал с оперативного дежурного, какие меры были приняты по тем или иным происшествиям, кого проинформировали и, если не проинформировали, то почему. Когда в последний раз разговаривали с подчиненными органами, как проходила беседа, какие мероприятия планируется провести, когда и какие задействованы силы и средства и т. д.
Будучи оперативным дежурным, я с волнением ходил к нему на доклад с шифротелеграммами, но в то же время и с большим интересом. Прочитав телеграммы по мере их поступления, я пытался набросать мероприятия, которые надо осуществить, кого из начальников отдела в управлении надо проинформировать, какие вопросы задать руководителям или дежурному местных органов, какие мероприятия необходимо провести и т. д.
Затем я шел к генералу Матвееву, докладывал по форме, передавал ему папку с шифротелеграммами. Александр Иванович выслушивал обычно доклад сидя, очень редко стоя, приглашал сесть, брал папку, доставал телеграммы, брал ручку с перышком-«солдатиком» и, глубоко вздохнув, начинал чтение. Делал это вдумчиво, медленно опускал перышко в чернильницу, обязательно проводил им по краю чернильницы, опять вздыхал.
Редко задавал уточняющие вопросы, после чего писал резолюцию. Его резолюции — это, можно сказать, шедевр оперативной мысли. Десять-двенадцать пунктов, которые необходимо сделать, уточнить, продумать или спланировать. Однажды при мне он написал 18 пунктов по одной телеграмме.
Когда прочитаешь такую резолюцию, сравнишь со своими пунктами, то сразу понимаешь с прискорбием свое место под контрразведывательным солнцем. Для меня это была учеба высшего уровня, учеба без назиданий, без укоров и т. п., только живая практика.
И сегодня я словно вижу взгляд его невероятно чистых голубых глаз. Глубина взгляда поражала, создавалось впечатление — Матвеев видел человека насквозь. Я испытывал к Александру Ивановичу большую симпатию и профессиональное глубокое уважение.
Находясь в отставке, Александр Иванович написал и в 2002 году издал книгу «1418 дней и ночей Великой Отечественной войны». В книге описаны подлинные события, участником и свидетелем которых стал автор. Правдиво показаны сложность и характер оперативной работы во фронтовых условиях сотрудников военной контрразведки — оперуполномоченных и старших оперуполномоченных.
* * *
Наконец все собеседования завершились, и я благополучно зачислен в штат 2-го отделения 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ СССР. Но об этом я узнал из телефонного звонка. В кабинет начальника особого отдела корпуса — полковника Зайцева в городе Кутаиси, где я служил, позвонили из 3-го Главного управления КГБ СССР. Начальника в кабинете не было, и тогда попросили секретаря отдела позвать к телефону Вдовина. Человек, звонивший из Москвы, строго и раздраженно спросил меня: почему не выполнил приказ руководства управления и не прибыл к новому месту службы? Я доложил, что до меня приказ не доводили. В течение часа обстановка прояснилась, мне дали три дня на сдачу дел новому сотруднику.
Кабинет, в который меня привел и представил сотрудникам отделения Анатолий Семенович, вспоминается спустя годы в деталях — где, чей письменный стол, сейфы, стенды на стенах, даже количество стульев, их расположение четко мне представляются. Окна нашего кабинета выходили на площадь Дзержинского.
В кабинете работали шесть сотрудников: Виктор Степанович Филиппов, Арнольд Алексеевич Агалаков, Константин Васильевич Ершов, Павел Иванович Данилов, Владимир Петрович Максимов и Борис Иванович Котельников. В процессе общения, работы у меня сложились товарищеские отношения со всеми.
Дело в том, что политические занятия, чекистская учеба, партийные собрания, служебные совещания в отделении и отделе вольно или невольно людей характеризуют, дают представление о каждом сотруднике. Интеллект, мировоззрение, речь, манера изложения мыслей, взаимоотношения с руководством, взаимоотношения между сотрудниками, их интересы, комментарии политических событий и спортивных баталий, тон выражений, манера смеяться — все это характеризует человека. Так потихоньку я узнавал ближе своих коллег.
Очень быстро сближали острые чекистские мероприятия. Когда весь коллектив отделения, как единый механизм, по заранее разработанному плану проводил в городе чекистские мероприятия. Здесь присутствовали и взаимовыручка, и взаимостраховка, проявлялись смелость, находчивость, настойчивость, решительность, надежность и многие другие качества человека.
Большую роль в сближении с сотрудниками отдела сыграли тренировки и спортивные соревнования по волейболу, легкой атлетике, футболу, стрельбе, шахматам и лыжам. После лыж частенько всей гурьбой заходили в кафе вместе с начальниками отделений.
Само собой, сложились хорошие отношения с кураторами Филипповым и Котельниковым. Оба — фанаты спорта, но Филиппов болел за ЦСКА, выезжал периодически вместе с командой на соревнования за рубеж, а Котельников страстно болел за «Спартак». И когда они узнали, что я болельщик «Спартака», то устроили мне шуточный экзамен на знание хоккеистов и футболистов. Экзамен молодой спартаковец успешно сдал.
У меня сложились хорошие отношения с Арнольдом Агалаковым. Очень скромный, благоразумный, внимательный, проницательный, рассудительный, прямодушный, знающий оперативное дело человек. Он поддерживал шутки, искренне смеялся, но сам никогда ни над кем не шутил, и, видимо, за это его все уважали. Дружил он с Владимиром Максимовым, в обеденный перерыв или после шести часов вечера, если не было вечерней оперативной работы, играл с ним в шахматы.
Шахматы были любимой игрой в нашем отделении, у нас имелось аж четыре доски и четыре уровня шахматистов. Шахматы невозможно сравнивать с другими настольными играми по одной принципиальной причине, которая накладывает на шахматы отпечаток искусства. При этом другие настольные игры не унижаются, а просто ставятся на свои законные места. Как говорил великий шахматный гений, наш соотечественник А.А. Алехин: «Принципиальная разница между шахматами и любыми другими играми, целью которых является завоевание пространства, материала и т. д., состоит в том, что шахматам присуще нечто совсем особенное, а именно — матовая идея.
В начале шахматного поединка соперники тоже стараются выиграть друг у друга пространство и материал. Но как только появляется матовая идея, то есть мысль о том, как окружить главную вражескую фигуру, то для осуществления этой идеи оправданы любые жертвы времени, пространства или материала. Поэтому шахматы полезны, поэтому они так привлекательны, потому что — подчас подсознательно — напоминают нам о человеческом стремлении к идеалу, о радости самопожертвования ради идеи. И поэтому шахматы вызывают эстетические чувства, поэтому и торжествует в них чувство красоты, что внутренний дух шахмат полностью соответствует присущему нам стремлению к самопожертвованию».
На шахматные баталии к нам приходили из других отделов и из отдела кадров. Причем разрешалось подсказывать сразу обоим игрокам, но в категорической форме пресекались попытки брать фигуры и переставлять их на доске. Болельщики рассказывали анекдоты, хохмы и прочее. Расскажу два анекдота тех времен.
Судья выходит из зала суда и заразительно хохочет.
— Николай Васильевич, в чем дело? — спрашивают его.
— Анекдот слышал, ну очень смешной. — Продолжает заразительно смеяться, вызывая улыбки окружающих.
— Расскажи, пожалуйста, не томи!
— Не могу, только что пятнадцать лет дал рассказчику.
На даче Брежнева генсек прогуливается с Жуковым. Оба в маршальских мундирах. Вокруг Брежнева крутятся пчелы, он раздраженно отмахивается от них.
— Георгий, а почему пчелы над тобой не летают?
