Наконец тузик вошел в обширный и глубокий грот. В пещере царило безмолвие. Откуда-то сверху, изнутри ледяного свода, струился зеленовато-голубоватый свет. Позже я понял, что это лучи солнца, пробиваясь сквозь толщу глетчера, проникали в пещеру и чуть освещали ее. Свод был украшен ледяными сталактитами-сосульками, между которыми вились всевозможные белоснежные гирлянды, висели бахрома и хвосты инея. На стенах темнели ниши, выступали натечные образования, которые отдаленно напоминали скульптуры неведомых чудовищ и химер. Зеркальная поверхность воды отражала задумчивую неподвижность и великолепие грота.
Я сидел в лодке как зачарованный. Нужно было возвращаться на станцию, а я не мог оторваться от этого чуда полярной природы. Решил закурить. Набив трубку, зажег спичку. Вспыхнувшее пламя точно сдернуло волшебный полумрак. Пещера озарилась мириадами алмазных искр и блеском льда. Вода покрылась красноватыми бликами.
Я поднес спичку к трубке. У кормы послышался легкий всплеск, и на одно едва уловимое мгновение я увидел появившийся из воды неясный силуэт, напоминающий голову и торс человека.
От неожиданности я уронил спичку.
Придя в себя, через минуту зажег вторую, но рядом никого не было. Только по стенам от колеблющегося света ползали танцующие тени. Я далек был от суеверного страха и, конечно, не допускал мысли, что надо мной подшутила какая-нибудь веселая наяда. Но в то же время произошло что-то такое неправдоподобное и сверхъестественное, что, если бы я рискнул рассказать кому-нибудь о случившемся, меня немедленно назвали бы вралем.
«А что если я тюленя принял чуть ли не за русалку?»
Правда, тюленей мы не видели больше месяца и считали, что они уплыли на юг. Но тогда что же это было за видение?
Выбираясь из пещеры, я решил, что стал жертвой собственной разгулявшейся фантазии, хотя подобных явлений за собой никогда раньше не замечал.
На утро следующего дня я вновь отправился в пещеру с твердым намерением развенчить призрак. Больше часа провел я в пещере. Наконец, когда выбрался наружу, на совершенно спокойной глади бухты появилась какая-то странная легкая волна, я затем я увидел на воде черную точку. Точка приблизилась, и я мог теперь разобрать, что это была голова тюленя.
Так вот кто вогнал меня в постыдный страх!
Мне захотелось поближе познакомиться с ним. Я тихо свистнул. В ответ тюлень высоко высунулся из воды, посмотрел в мою сторону, снова скрылся под водой, а спустя минуту появился у самого носа лодки. Это была небольшая нерпочка из семейства тюленей. Вытянув свою почти детскую головку, она бесстрашно смотрела на меня и была так близко, что я видел капли воды на ее золотистой, с черными пятнами шерсти. Мне захотелось погладить ее.
Забытые ныне морские предания и легенды утверждают, что именно эти животные получили поэтическое название сирен и морских дев. Впервые о них писал в I веке нашей эры римский натуралист Плиний Старший. В своей «Естественной истории» он говорил: «Что касается сирен, то слухи о них не сказочные басни, а истинная правда. Они действительно существуют. Их тело в верхней части напоминает женскую фигуру...» Плиний отмечал кротость и понятливость тюленей.
Древние жители Средиземноморья в честь этих животных назвали многие острова и местности: Фока, Фоцис, что на латинском и греческом языках значит — тюлень.
Не скажу, что передо мной была писаная красавица, нет, но это было миловидное, жизнерадостное создание, оно с интересом рассматривало меня своими выпуклыми глазами. Словно угадав мои мысли, нерпа нырнула и, резвясь, стала проделывать в воде всевозможные фигуры, точно выполняла какой-то танец. Движения ее были пластичны, мягки и полны пленительной грации. Я готов был без конца смотреть на нее, но вынужден был нарушить так неожиданно возникшую полярную идиллию. Приближалось время, когда мне надо было возвращаться на станцию.
Однако забыть ее я уже не мог. Установив мачту на нашей шлюпке, ходил под парусом «на свидание» в надежде приручить ее...
С «большой земли» мы часто получали телеграммы. Председатель Арктической комиссии С. С. Каменев сообщал, что Шмидт доложил комиссии об организации и устройстве первой советской колонии на Земле Франца-Иосифа. В одной из телеграмм говорилось: «Арктическая комиссия постановила приветствовать колонию самоотверженных работников на ледяном форпосте Советского Севера и пожелать им бодрости и стойкости в борьбе со стихией».
Из сообщений тех, кто был с нами на «Седове», а также из газет о нашей зимовке знала страна. Нам слали пожелания здоровья рабочие типографии «Мосполитграф», студенты и педагоги Московского политехнического института, пассажиры и команда теплохода «Грузия» и многие, многие другие.
Между тем стремительно приближался день захода солнца. Морозы стали крепчать. На море появился блинчатый лед, а у берега образовался толстый припай. Лодку пришлось вытащить и укрыть на долгое хранение. Мои встречи с нерпой прекратились.
Наступило 24 октября, когда мы увидели солнце в последний раз. Провожать его мы поднялись на вершину ледника.
Далеко впереди, над морем, был разлит багрянец. На склонах глетчеров и кряжистых утесах рисовались тени в синеватых, почти фиолетовых тонах. Дополняли эти краски чарующие нежно-розовые кучевые облака.
Минут через десять из-за горизонта веером вырвались солнечные лучи. Кругом все точно ожило, засияло, а через некоторое время, отражаясь в море, словно в зеркале, на юге показался багровый край солнца. В природе все будто замерло, затаило дыхание. Наступила торжественная тишина. Это было, как говорили полярники прошлого, «величие мига».
Дойдя до какой-то точки, на неуловимые доли секунды солнце, казалось, остановилось. Но в следующий момент оно стало опускаться и утонуло в горящем от заката море. Пораженные, мы одиноко стояли на вершине ледника, озаренные прощальным закатом.
Пока возвращались на станцию, закат постепенно угасал. Когда мы спустились на берег, исчезли и последние отблески. Мрак сгущался, и только на юге оставалась узкая полоска — единственный жалкий остаток волшебного зрелища. В глубинах бархатного небесного свода, точно алмазы, засверкали крупные и яркие звезды. Большая полярная ночь началась и должна была продлиться треть года.
Радостным лаем встретили наше появление псы. У дома мы увидели Володю, который с фонарем свежевал небольшую нерпу. Во время нашего отсутствия она появилась у берега в нескольких десятках метров от нашего дома, и он пристрелил ее. Как знать, не была ли это моя знакомая? Стало невыносимо грустно. Позже Знахарев подарил мне ее шкуру, и я сделал из нее переплет для своего полярного фотоальбома.
