И далее Ерошенко поведал ребятам историю о Принце, который ценой своей жизни вырастил чудесный Цветок Справедливости: он бросал в землю семена, но они каждый раз гибли. Лесорубы и крестьяне дивились упорству чудо-мальчика. А один древний старик объяснил ему, что Цветок Справедливости нельзя вырастить в теплице или в горшке.
Услышав это. Принц обратился к звездам и, получив от них совет, вскопал мотыгой землю, окропил ее потом и посадил туда семя. И, о чудо, цветок начал расти, набирать силы. Но недолго – вскоре он стал погибать от холодной росы и жестоких ветров.
Принц согрел цветок своим дыханием, полил его горячими слезами. Но и этого хватило ненадолго – появился бутон, который вскоре стал гибнуть. "Великий принц вышел в поле, склонился к своему цветку и разорвал себе грудь. Жаркой струёй хлынула алая кровь из его груди, окропила листья и стебли цветка Справедливости, оросила землю вокруг… А рядом с цветком лежал Великий Принц, прижимая руку к груди, где зияла глубокая рана. Он уснул навеки, и снилось ему, что Цветок Справедливости принес счастье всем людям…"
(3) О всеобщем интересе к Ерошенко в Моулмейне см.: Такасуги Итиро. Слепой поэт Ерошенко, с. 114.
(4) Школа в Моулмейне относилась к низшей категории так называемых туземных учебных заведений (на высших ступенях системы образования находились англо-бирманские и английские школы). Занятия в ней вели бирманцы, плохо знавшие английский язык, а руководили ею британские миссионеры, не всегда хорошо владевшие бирманским. Ерошенко говорил на обоих языках; видимо, этим и объясняется его назначение на пост директора.
(5) Речь идет о плотной бумаге, на которой слепые пишут по Брайлю; на такой же бумаге печатаются и книги для слепых.
(6) "В результате… обучения, – пишет И. Можейко в статье "Просвещение в колониальной Бирме", – бирманские школьники узнавали из учебников, какая великая страна Великобритания, как могуч и непобедим ее король, как сильны ее армии и обширны сокровищницы. Но английского языка – единственного способа на деле приобщиться к европейской цивилизации или хотя бы подняться по социальной лестнице, все ступеньки которой, кроме самых низших, требовали знания английского языка, – ученики бирманских школ не знали". Так обстояло дело в школах для зрячих, еще хуже было оно поставлено в Моулмейнской школе для слепых.
(7) Священная книга буддизма.
(8) Карма – буддистский закон причины и следствия; согласно этому закону, в частности, заботой о нуждающемся в помощи можно искупить грехи, совершенные в прошлой жизни. Часть приведенных здесь данных взята из рукописи неопубликованной статьи В. Ерошенко "Слепые Запада и Востока".
"Хочу домой, в новую Россию!"
Друг Ерошенко писатель Ф. Шоев отмечал, что слепой сказочник занес на литературную почву Востока семена русского революционного романтизма. И в самом деле, разве принц из "Цветка Справедливости" не напоминает горьковского Данко? А герои сказки Ерошенко "Сердце Орла"? Своим стремлением к солнцу, смелостью, готовностью отдать жизнь во имя светлой идеи они похожи на Сокола и Буревестника. Ерошенко вслед за М. Горьким поет славу "безумству храбрых".
"О, если бы я мог отдать свою жалкую жизнь за счастье человечества!" – восклицает Ерошенко в конце сказки "Мудрец-Время". Кажется, он завидует своим героям – и Великому Принцу, вырастившему цветок Справедливости, и Тополиному Мальчику, отдавшему свою жизнь за счастье народа, и Орлиным Сердцам, идущим на эшафот за свои идеалы, – они совершают подвиги, о которых мечтал автор.
Где бы ни жил слепой путешественник, своими помыслами он был обращен к России, как подсолнух, который всегда поворачивается за солнцем. Ерошенко дружил с русскими в Японии и Таиланде, писал оттуда в московские и петроградские журналы, внимательно следил за всем, что происходило у него на родине. Россия жила и в сердце его, и в сказках. Быть может, поэтому отсюда, издалека, он, слепой, видел немало такого, что не могли разглядеть многие зрячие и в Японии и в России. Акита Удзяку рассказывал о таком случае. Как-то он вместе с Ерошенко слушал лекцию о политических событиях в России. То ли сам профессор не все ясно себе представлял, то ли Акита чего-то недопонял, но после лекции он спросил своего русского друга:
– Эро-сан, что это значит "в России брожение умов, рабочие бастуют, крестьяне выступают против помещиков"? Как такие выступления можно назвать?
– Это – революция. Да, в России начинается революция. Гнет капиталистов и помещиков стал невыносим, и, можешь не сомневаться, эксплуататоры скоро будут свергнуты!
В 1916 – 1917 годах, следя за ходом событий, происходивших на родине, Ерошенко сумел хорошо разобраться в политической обстановке. Об этом свидетельствуют не только его высказывания, но и различное отношение к двум революциям – Февральской и Октябрьской.
Когда весть о свержении царя дошла до Бирмы, колониальная пресса подняла большой шум: еще бы, свергнут родственник британского короля, русский народ посмел поднять руку на монарха!
Положение русских в Индии и Бирме ухудшилось: газеты писали, что Россия может нарушить союзнические соглашения с Англией, выйти из войны и тогда всех русских надо будет выслать из Бирмы. И действительно, 24 апреля 1917 года Ерошенко сообщал Тории Токудзиро, что за каждым его шагом уже следит полиция. Однако русский путешественник даже не подумал уехать из Бирмы. В том же письме он отмечает, что Временное правительство не выведет Россию из войны, а, значит, и русских пока не тронут в британских владениях.
Почему же он решил не уезжать? Не потому ли, что это была еще не та поистине народная революция, которую он ждал?
Все изменилось после победы большевиков: власть в России перешла в руки тех, кто трудится – законных хозяев страны. 8 ноября 1917 года колониальный телеграф донес "какую-то странную весть" – власть в Петрограде захватили некие "максималисты-большевики". Газеты считали, что все это, мол, ненадолго. Но Ерошенко был уверен – в России произошла пролетарская революция – та самая, о которой он говорил с Акита Удзяку и прихода которой давно ждал.
Как ни трудно было Ерошенко расставаться с Бирмой, со своими учениками, он сразу же уехал в Индию, откуда, как он считал, легче будет добраться до России. 16 ноября 1917 года Василий был уже в Калькутте. Там он случайно встретился с одним японцем, которого как-то видел у профессора Накамура. Японец спросил, не намерен ли Ерошенко вернуться в Японию. Писатель ответил, что хочет одного – попасть на родину, домой.
Письма той поры свидетельствуют, что решение уехать в новую, революционную Россию не было для Ерошенко случайным порывом. "Хочу… участвовать в политической жизни России", – писал он Тории Токудзиро.
