должен ему «насолить».
После такого первого разрешения надо было получить и второе в «Известиях». Прочитав моё заявление об увольнении, Г. Остроумов произнес: «Мотивируйте, но знайте, что „Известия“ – это такой орган, который может Вас послать корреспондентом не только в Америку, но и в Якутск».
«Видите ли, Георгий Николаевич, если я буду работать корреспондентом, я не смогу заниматься наукой, а вот если я стану ученым, то это поможет мне стать грамотным журналистом».
«Оракул», – сказал Г. Остроумов и подписал моё заявление.
В Институте биофизики меня направили в лабораторию «питания» к ученику И.П. Павлова, доктору медицинских наук С. Перепелкину на должность инженера-пищевика. Я был обязан создавать пищевые рационы для больных лучевой болезнью – т. е. пораженных на производстве ионизирующей радиацией. В мои обязанности входило определять содержание различных продуктов, контролировать их приготовление на кухне и степень их поедания больными. В лаборатории С.Н. Перепелкина я попал в «низшую касту» – не научных, а производственных работников.
Коллектив лаборатории был молодой, дружный и состоял из выдающихся личностей: 1. Красавец, спортсмен, блондин, только что окончивший медицинский факультет, Шатерников Валерий. Валерий был очень хорошим, мягким, человечным человеком. В лабораторию питания его взяли по следующим обстоятельствам: он оказался внучатым племянником знаменитого брата его деда, того Шатерникова, который напрямую был учеником великого И. Сеченова и основал Институт питания академии медицинских наук. Естественно, что как только он защитил кандидатскую диссертацию, директор Института питания – ученица Шатерникова – профессор Молчанова, сразу же забрала его себе. Позже он стал директором Института питания. Его карьера была обеспечена его фамилией, и, несмотря на это, он был исключительно скромным человеком и спортсменом.
2. Второй – его друг Смирнов Константин – брюнет, красавец, душа всех компаний, юморист, эпикуреец и бессменный тамада. Впоследствии он стал заведующим лабораторией питания и бессменным Ученым секретарем в Институте космических исследований.
Это была «аристократия» высшего класса. Были 3 труженицы – научные сотрудники, которые тихо и мирно работали.
К плебеям относились врач Виталий Бараков и инженер Александр Журавлев. Мы все жили дружным коллективом. Я вскоре подал заявление о принятии меня в коммунистическую партию. Идеалы коммунизма, т. е. построения справедливого общества трудящихся, я разделял всегда – и разделяю до настоящего времени.
Меня приняли в партию и одновременно назначили, а затем и избрали секретарем Комитета ВЛКСМ (комсомольской организации).
Сначала назначили. Дело в том, что в Почтовом ящике 3400, как и во всех Почтовых ящиках, во главе партийной организации стоял на Партком, а Политотдел из 3 человек: начальник, заместитель и секретарь комитета ВЛКСМ. Так я стал членом Политотдела Института биофизики Министерства здравоохранения СССР.
Вскоре выяснилось, что хотя я разделяю идеалы коммунизма, одновременно органически не воспринимаю диктаторских методов и принципов большевизма. С этим демократическим невосприятием насилия у меня все последующие годы были сплошные неприятности, потому что меня всегда куда-то выбирали.
С доктором наук С. Перепелкиным у меня сразу же возникло взаимное недопонимание как с научным руководителем.
«Я – ученик великого И.П. Павлова. А что учит И.П. Павлов – главное, условный рефлекс, т. е. выработка правильного отношения на сигнал из внешней среды. Основным фактором внешней среды является питание. Мы должны убедить больного – выработать у него условный рефлекс на тот рацион, который мы ему даем. А поскольку рацион мы составляем на научной основе – наши больные должны выздоравливать.
Я читал, что очень хорошо помогают флавоноиды. А где их много? – В свекле. Я даю задание нашему инженеру по питанию (т. е. мне) составить рацион, в котором было бы 3 кг свеклы в день».
«Не сожрут», – сказал я. «Вы ничего не понимаете, вы не знакомы с учением И.П. Павлова – надо убеждать». «Всё равно не сожрут», – повторил я. Такое неуважение в присутствии всего коллектива вызвало у него бешенство. «Хорошо. Дайте 2 кг свеклы и без дискуссий, идите и выполняйте!»
Ну, я выполнил: на завтрак винегрет, на обед борщ или свекольник, салат из свеклы, на ужин пареная свекла, и всё это, естественно, в огромных количествах.
Так продолжалось неоднократно. «Я в литературе читал, что при лучевом поражении хорошо помогает аскорбиновая кислота. А её больше всего в капусте. Составьте, пожалуйста, рацион с 3 кг капусты». «Не сожрут».
«Ну, ладно. Пусть будет 2 кг. Выполняйте!» Мы с поваром, очень опытным поваром, каждый раз ломали голову, куда запихнуть эти 2 кг капусты или 2 кг свеклы.
А больные в 1955–1957 годах? Это был период освоения и усовершенствования технологий изготовления атомных и водородных бомб. Всё было неизвестно. Как работать с этими радиоактивными веществами? Как их брать, и первые годы люди брали их чуть ли не голыми руками. Нужно было всё находить впервые: и механические средства защиты, и систему питания, искать профилактические и лечебные химические средства.
Больные, пораженные радиацией в дозах более 300 рентген (РАД), представляли собой жуткое зрелище. Рвота, кровавый понос, человек просто разваливался на кровавые куски. И этим больным предлагалось «сожрать» 2 кг свеклы.
Взбунтовались врачи.
Ко мне отправилась целая делегация врачей.
«Что Вы делаете?» – «А что, Вы не знакомы с учением И.П. Павлова? Тогда идите и поговорите с доктором наук С. Перепелкиным».
«Понятно! Мы-то не пойдём, а вот он пойдёт к директору клиники академику Куршакову».
Академик Куршаков – ВЕЛИЧИНА. После беседы с ним доктор С. Перепелкин вынужден был спрашивать у меня, сколько того или иного можно «впихнуть» в нормальный рацион.
И он меня возненавидел и ждал лишь случая, чтобы со мною разделаться.
Первое нападение на меня было не очень удачным. Я, как инженер, работал с 8 утра до 15 и потом мог идти домой. Я шёл домой, обедал, а затем возвращался в лабораторию и с 16 до 20–22 работал в своё удовольствие, экстрагировал различные жиры, затем исследовал их на скорость автоокисления – т. е. на скорость накопления в них сначала перекисей, а затем распад этих перекисей на горькие альдегиды, кетоны, свободные кислоты.
Поскольку я работал один – сам составлял растворы, брал навески, титровал, мыл посуду, – то работа у меня продвигалась крайне медленно, но продвигалась.
Такое положение было возможно благодаря НЕОГРАНИЧЕННОМУ финансированию НАУКИ, обеспеченному И. Сталиным и Н. Вознесенским. Тем более неограниченным это финансирование было для Института биофизики, где биология и медицина искали защитные, профилактические и лечебные средства против лучевого поражения от предполагаемого атомного и ядерного оружия. Начались работы и по мирному использованию АТОМА. Строилась первая в мире атомная электростанция.
Все мои заявки на реактивы, посуду и различные детали выполнялись безотказно, и я мог работать по вечерам.
