и моменты своей бурной биографии, она была подлинной. Неизвестно, в какой степени она «расслаблялась» в альковах, со всеми своими «фаворитами»; в этот заповедный мирок Екатерины никто из посторонних допущен не был, никто не оставил никаких «записок» и «мемуаров». На официальной же арене доминировали позы, фразы и жесты, которые сегодня могли быть одними, а назавтра совершенно другими. Мастерством перевоплощения Екатерина II владела в совершенстве. Она была воистину великой актрисой…
Императрица Елизавета выказывала недовольство своим племянником, точнее говоря его публичным поведением. Пётр Фёдорович не оправдывал её надежд. Он за несколько лет так и не стал в полной мере русским. В семнадцать лет всё ещё продолжал играть оловянными солдатиками в войну, но, что ещё ужасней, весьма критически отзывался и о России, и о русских, а на церковных службах вел себя предосудительно. Болтал, передразнивал священников, хихикал и ухмылялся при церковных таинствах.
Для Елизаветы, которую в народе величали «церкволюбивой», подобное поведение представлялось недопустимым. Она пыталась влиять на племянника, делала ему наставления и замечания, но этого воспитательного воздействия хватало ненадолго. Елизавета полагала, что когда её племянник повзрослеет, то, само собой, образумится и поумнеет.
Позже в своих «Записках» Екатерина II приводила нелестные высказывания Императрицы Елизаветы о Петре, которого якобы называла «уродом». Однако свидетельствам Екатерины, особенно касательно её супруга, доверяться можно с большой осторожностью; её отношение было явно тенденциозным. Она не жалела сил и времени, чтобы любым путем и любым способом дискредитировать сначала имя, а потом и память нелюбимого мужа.
После женитьбы Петра и Екатерины новая семья фактически так и не сложилась. Это был династический брак, один из самых (если не самый) несчастливых в истории Рода Романовых. Любви не было, и она, вопреки надеждам Елизаветы, так и не приходила.
Каждый из супругов жил своей жизнью, вынося другого порой с трудом. Русская поговорка «слюбится – стерпится» в данном случае не сработала. Пётр отдавался собственным интересам: тётка разрешила ему в 1755 году пригласить контингент пруссаков, и он с упоением занимался с ними маршевой и караульной службой. Ещё к числу любимых занятий относились игра на скрипке, охота, дружеские пирушки, а в последние годы – любовь к Елизавете Воронцовой.
Екатерина же «играла по правилам»: была учтива, любезна, демонстрируя примерное отношение к церковным обрядам, хорошо зная, что неуважение к Православию недопустимо, что таким путем в России, кроме нелюбви и презрения, ничего иного заслужить невозможно. Она на публике была подчеркнуто, даже нарочито, «благочестивой», прекрасно понимая, что русские простят многое; не простят же они никогда неуважения к их святыням и обрядам.
Она рьяно изучала русский язык, всеми силами стремясь изгнать немецкий акцент, чтобы стать «совсем русской». Императрица Елизавета считала всё это достойным похвалы, но душевного расположения к Цесаревне не имела. «Ты считаешь себя умнее всех», – в сердцах однажды заметила Елизавета Петровна, обращаясь к Екатерине.
Императрица чувствовала, что эта девица слишком скрытна и слишком умна, а такое сочетание может принести нежданные и нежеланные плоды. Опасения Елизаветы потом в полной мере и оправдались: тихая принцесса из нищего и захолустного Цербста обыграла и переиграла всех.
В письме английскому посланнику Ч. Уильямсу от 12 августа 1756 года Екатерина сформулировала своё жизненное кредо: «Я буду или царствовать, или погибну». Она с юности мечтала стать «великой», и она добилась своего.
У Пётра и Екатерины долго не было детей, что служило поводом для сплетен; самая грязная из них, что Пётр не был отцом Павла. Для подобных умозаключений не существует никаких документальных оснований. Жизнь по соседству с Императрицей Елизаветой являлась жизнью в стеклянном доме. Всё обо всём и обо всех было известно. «Разврата» в своём доме Императрица бы никогда не потерпела.
Елизавета жаждала одного: чтобы у Петра появился сын, и в конце концов 20 сентября 1754 года в Летнем дворце в центре Петербурга на свет появился Павел Петрович. То был день памяти убиенного святого благоверного Князя Михаила Черниговского, убитого 20 сентября 1246 года в Орде за отказ следовать татарским языческим обычаям. Тело мученика пребывает в Архангельском соборе Московского Кремля.
Несколько недель гремели салюты, расцвечивали небо фейерверки, раздавались царские награды и милости. Балам же и маскарадам и счета не было; весь аристократический Петербург, чтобы достать удовольствие и радость Императрице Елизавете Петровне, той осенью веселился без удержу.
7 октября 1754 года появился Высочайший Манифест, гласивший: «Объявляем во всенародное известие. Всемогущему Господу Богу благодарение, наша возлюбленнейшая племянница Её Императорское Высочество Великая княгиня Екатерина Алексеевна, от имевшегося бремени благополучно разрешение получила, и даровал Бог Их Императорским Высочествам первородного сына, а Нам внука Павла Петровича, что учинилось минувшего сентября в 20-й день».
За неделю до Манифеста последовал именной указ Императрицы, в котором предписывалось Синоду возносить имя Великого князя на ектеньях.
«Мы при должном благодарении Господу Богу за благополучное разрешение от бремени Нашей племянницы, её Императорского Высочества Великой княгини… определили: имя его вознести во всех церковных служениях на Нашем и по Императорским Высочествам именах, благоверным Государем Великим князем Павлом Петровичем и сие Наше определение повелеваем публиковать во всех церквах Нашего государства, дабы везде по сему исполняемо было неотменно».
Из круга родственников настоящую радость испытала лишь Императрица Елизавета Петровна, ставшая крестной матерью Павла Петровича. Ни отец, ни мать восторгов не выражали. Только для Елизаветы Петровны Павел стал долгожданным лучом света во мраке династической безнадежности, существовавшей в Доме Романовых уже не один десяток лет.
Елизавета немедленно взяла дитя под свое полное покровительство. Позже Екатерина с грустью писала, что ребенка отняли у неё сразу после рождения, а о ней совсем забыли и она стала никому ненужной. Сочиняя свои «Записки», Екатерина надеялась на сочувствие потомков, совсем как бы и позабыв, что когда у её сына Павла рождались старшие сыновья, сначала Александр (12.12.1777 года), а затем Константин (27.04.1779 года), то она повела себя совершенно так же. Не зря же Павел Петрович потом говорил, что «старших детей у меня украли»…
Через два года, в декабре 1757 года, Екатерина родила и второго ребёнка: дочь Анну, которая скончалась, не дожив и до двух лет. Ходили слухи, что это якобы была дочь Екатерины от польского графа Станислава-Августа Понятовского (1732–1798), избранного в сентябре 1764 года Королем Польши.
Императрицу же Елизавету интересовал только маленький Павел, который обеспечивал продолжение рода. Отныне племянник Пётр занимал её мало, а его жена Екатерина не интересовала вовсе. Она могла делать всё что угодно. И Екатерина, что называется, пустилась во все тяжкие. Ума и характера ей хватало, чтобы оказаться в
