«День 15 октября 1929 года остался у меня в памяти. В это утро я пришёл в ГПУ для продолжения сдачи дел новому заведующему восточным сектором ГПУ. Я пришёл несколько поздно. Уже сойдя с лифта и направляясь по коридору в свою комнату, я почувствовал что-то неладное. Слишком безлюдным был коридор, по которому обычно сновали сотрудники».
Сослуживец Агабекова по фамилии Минский рассказал ему следующее:
«– Знаешь что? Блюмкин арестован.
– Что ты говоришь? За что? – изумлённо спросил я.
– Оказывается, он в Константинополе был связан с Троцким и использовал наш аппарат для связи троцкистов в СССР. Он хотел завербовать для своей группы и Лизу Горскую, но она его выдала, и вчера ночью Блюмкина арестовали. Только никому не говори. Это секрет. Трилиссерраспорядился, чтобы никто в аппарате ИНО об этом не узнал.
Я ничего не ответил. У меня от изумления отнялся язык. Арестован Блюмкин, любимец самого Феликса Дзержинского. Убийца германского посла в Москве графа Мирбаха. Ведь ещё два месяца назад, когда Блюмкин вернулся из своей нелегальной поездки по Ближнему Востоку, он был приглашён на обед самим Менжинским. А теперь он сидит в подвале ГПУ.
Ещё недавно его имя было помещено в новой Советской энциклопедии, – да что там, всего пару дней тому назад во время чистки партии Трилиссер его рекомендовал как преданного и лучшего чекиста. Его мнением о положении на Востоке интересовались Молотов и Мануильский. Он бывал частым гостем у Радека. Наконец, он жил на квартире у министра в отставке Луначарского в Денежном переулке. А теперь он в тюрьме… Казалось невероятным…
– Как же его арестовали? – спросил я у Минского.
– Дело было ночью. Часа в два. Искали кого-нибудь из начальников секторов для назначения на операцию, но никого не нашли за исключением Вани Ключарёва. Его и послали с несколькими комиссарами. Да!»
В ОГПУ уже завели «Дело № 864И», в котором одним из первых документов был отчёт Лизы Горской (Розенцвейг), адресованный Якову Агранову. В этой бумаге Горская сообщала, что, начиная с 5 октября, несколько раз встречалась с Блюмкиным, который под большим секретом рассказал ей о своей встрече с Троцким. И о том, что встречался с Карлом Радеком и Иваром Смилгой, оповестив их о своих связях с высланным из страны вождём революции. И теперь Блюмкин, опасаясь, что эти бывшие троцкисты выдадут его, решил уехать на Кавказ и там переждать, когда события улягутся.
Обо всём этом Горская сообщила и Трилиссеру, который приказал Блюмкина арестовать.
Лиза Горская с Блюмкиным встретилась. О том, что произошло потом, она и написала в своей докладной Агранову:
«Мы вышли на улицу, мне пришлось сесть с ним в машину (т. Трилиссер дал мне указание не делать этого, но наши товарищи опоздали, и я уже остановить его не могла). Поехали на какой-то вокзал, где я надеялась арестовать его с помощью агента ТО ОГПУ или милиционера. Поезда на Ростов уже не было. Узнав, что поезда нет, Блюмкин окончательно растерялся, говорил, что раз он не уехал сейчас, то “катастрофа неизбежна”, что он будет расстрелян…
На обратном пути с вокзала – по Мясницкой – наши товарищи встретили нас и задержали».
Возглавивший операцию по задержинию Блюмкина Иван Ключарёв, кассир Иностранного отдела ОГПУ, рассказал Агабекову:
«Мы подъехали к квартире Блюмкина в час ночи. Я поднялся наверх один, но его не оказалось дома. Тогда я спустился вниз и вышел на улицу, смотрю – подъезжает такси, в котором сидели Блюмкин и Лиза Горская. Увидев нас, Блюмкин сразу догадался, в чём дело, ибо не успели мы подойти к его машине, как она уже повернула и умчалась. Мы вскочили в нашу машину и за ними.
Такси неслось по пустынным улицам, как дьявол, но ты же знаешь наши машины. У Петровского парка мы их нагнали. Видя, что им не уйти, Блюмкин остановил машину, вышел и кричит нам: “Товарищи, не стреляйте, сдаюсь. Ваня, отвези меня к Трилиссеру. Я ужасно устал”. Потом Блюмкин повернулся к такси, где продолжала сидеть Горская, и сказал: “Ну, прощай, Лиза, я ведь знаю, что это ты меня предала”. Это всё, что сказал он. Потом всю дорогу до ГПУ он молча курил».
Следствие по делу Якова Блюмкина вёл его тёзка и сослуживец, возможно, не раз вместе с ним принимавший участие в различных чекистских и гепеушных заседаниях, лучший друг лефовцев и рефовцев Яков Агранов.
В тот же день (15 октября) Агабекова вызвал шеф Иностранного отдела ОГПУ:
«– Вот что, тов. Агабеков, – встретил меня Трилиссер, который на этот раз был в явно удручённом состоянии. – Вам придётся отказаться от поездки в Индию. Вы, наверно, знаете уже, что случилось с Блюмкиным. Созданная им на Ближнем Востоке организация осталась теперь без руководства. Вам нужно немедленно выехать в Константинополь и принять нелегальную резидентуру».
А 24 октября парижская газета «Последние новости», редактировавшаяся Павлом Николаевичем Милюковым, опубликовала статью Григория Беседовского, которая называлась «Кто правит Россией? Сталин, Молотов, Каганович».
Ответ на эту публикацию долго ждать себя не заставил.
Борис Бажанов:
«Через несколько дней почтальон принёс повестку – Беседовский вызывается в Москву на заседание суда по обвинению в измене; ему просто хотели показать, что от ГПУ не спрячешься, и оно знает тайное место, где он скрывается.
По делу Беседовского пресса подняла слишком большой шум, и от покушений на него ГПУ воздержалось, но старалось причинить ему всевозможные неприятности».
А в Москве 24 октября гепеушники арестовали Николая Николаевича Поликарпова, авиаконструктора, на которого ещё до революции обратил внимание Игорь Иванович Сикорский (создатель всемирно известного самолёта «Илья Муромец»), После революции, развала авиапромышленности и остановки завода «Авиабалт», где работали Сикорский и Поликарпов, первый эмигрировал, а второй остался в России. Спроектированный и построенный Поликарповым легендарный самолёт У-2 (в 40-х годах переименованный в ПО-2 и вскоре получивший всемирную известность) уже год как летал над страной Советов. Но это авиаконструкотра не спасло – ему было предъявлено стандартное для той поры обвинение: «участие в контрреволюционной вредительской организации». Началось следствие.
У руководства ОГПУ, решавшего судьбу Якова Блюмкина, мнения разошлись. Генрих Ягода настаивал на расстреле. Меер Трилиссер был за тюремное заключение. Глава ведомства Вячеслав Менжинский колебался.
Так как после бегства за рубеж Бориса Бажанова Иосиф Сталин стал прислушиваться к мнению Ягоды с особым вниманием, вождь поддержал его расстрельное предложение.
