Рядом с такими “благородными” личностями Счастливцев, Робинзон, Шмага – откровенные прихлебатели и плуты. Что касается женских артистических персонажей – среди них драматургу, к сожалению, удалось найти еще меньше героинь. Самая доблестная, несомненно, Кручинина, – но зато она и вызывает против себя повальную ненависть среди сподвижников по сцене, которые даже дают друг другу “благородное, самое благородное” слово, замышляя подлую интригу против “институтки” и “отшельницы”. В другой пьесе артистка Негина – тоже из добродетельных, но падких на соблазны, – очень определенно объясняет этот порок. Она оправдывает свою слабость тем, что не может оставаться добродетельной, то есть честной женщиной: на сцене это значило бы явиться “героиней”, то есть – поясняет Негина – “укором для других”.
Рядом с миром актеров – длинный ряд более простых интеллигентных лиц. Их удобно разделить на две группы: вполне меткие наименования дает одна из пьес Островского – Волки и овцы (1875). Взаимным нравственным и житейским отношениям этих двух человеческих пород посвящены почти все пьесы семидесятых годов: Поздняя любовь (1874), Трудовой хлеб (1874), Богатые невесты (1876), Бесприданница (1879), отчасти – Последняя жертва (1878). Самая талантливая из этих пьес, несомненно, – Волки и овцы, и именно она – наравне с Лесом и Грозой – появляется чаще всего на русских столичных и провинциальных сценах.
Действующие лица здесь особенно любопытны: они показывают, какие разнообразные натуры породило наше крепостное право – с волчьей и овечьей психологией. В первом ряду “волков” красуется Миропа Мурзавецкая – ханжа и деспотка. Ее плоть и кровь пропитаны крепостническими инстинктами. Она ни во что не ценит чужую личность, особенно мужицкую, свободный чужой труд продолжает считать чуть ли не барщиной, к суду и властям относится по-старому, то есть всецело полагаясь на взятку, мошенничество – тайное и явное насилие над “овцами”. Но Мурзавецкая – русский “волк” – дворянка, то есть с большой примесью малодушия и даже простодушия. У этого “волка” невыдержанная политика и тщедушная душа. Он смел и самоуверен до первого столкновения с человеком более ловким и сильным. Он все время дрожит при мысли быть пойманным с поличным, и когда это несчастье обрушивается на него – волк мгновенно превращается в зайца.
Эта психология очень тонко воссоздана автором. Сцена Мурзавецкой с Беркутовым – умницей и законником– одна из самых блестящих по художественному и реальному слиянию трагизма с комизмом. Мурзавецкая при первом же намеке на незаконность ее действий начинает проговариваться, минуту спустя во всем сознается и умоляет Беркутова спасти ее: “Батюшка, не погуби!”
И дальше: “ничем, батюшка”, “уж не упомню, батюшка” – все это подлинные страдания заячьей души. А фраза насчет окружного суда – верх совершенства: “Боюсь я, голубчик, окружного суда; страсть как боюсь!..” Правдивее не могла высказаться дореформенная оторопь русской помещицы.
Среди “овец” самая привлекательная и породистая – богатый барин Лыняев. В его природе таится нечто Обломовское, но он не байбак, он даже деятель и с благородным направлением. Но в нем много пассивности, безотчетного добродушия, отчасти барской лени и неохоты всегда и во всем проявлять свою личность. И, разумеется, он целиком попадает в лапы красивого “волка” – девицы, берущей на себя обязанность думать и решать за свою жертву.
Развязка пьесы вполне благополучна. Но это не общий закон: “овцы” далеко не всегда находят таких искусных и в то же время благородных защитников, как Беркутов. Человеческая наивность и склонность к искренним бескорыстным чувствам – удобный материал для эгоистов и стяжателей. Требуются большие усилия, чтобы “овце” спастись от волчьих зубов – все равно мужчина или женщина обладает этими зубами.
ГЛАВА XV ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОСТРОВСКОГО В СЕМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ
“Волки” мужской породы разнообразнее и опаснее. Даже “волчата” весьма часто являются истинной карой для девушек-“овец”. Еще в Бедной невесте Островский изобразил совсем ничтожного “волчонка”. Мерич – и пошл, и неумен, и, по-видимому, совсем без зубов и когтей, – но для Маши Незабудкиной и он герой – просто потому, что знает чувствительные слова, чисто одевается, обладает симпатичной внешностью, главное – уверен в своей неотразимости и ловко умеет представить себя в самом выгодном свете.
Это – самый распространенный тип “волка”, долговечное наследие московского чайльд-гарольдства и негарольдства. В пьесе Трудовой хлеб геройствует второе издание Мерича – Копров: “молодой человек, очень приличен и красив, одет безукоризненно, манеры изящны”.
Только некоторые отдельные черты этого типа “героев” подчеркнуты резче: больше нахальства, сильнее жажда дешевых удовольствий с примесью сильных ощущений, – а в основе то же духовное тщедушие и безличие. Но и здесь дело не обходится без страдающей “овцы” – красивой девушки, трогательной по своей искренности и поистине несчастной в своем заблуждении.
В Последней жертве – однородное явление: Дульчин ближе к Копрову, чем к Меричу, в нем больше хищности и отваги – но только потому, что жертва его уж слишком безобидна и считает за счастье отдаться ему в руки. А на самом деле он жалок и смешон, так именно и обходится с ним простая, но умная старуха в самый трагический для него момент, когда у него “сорвалось” и он желает застрелиться, у Копрова в таком же положении хватает духу действительно покончить с собой, – Дульчин изменяет решение, справедливо удостаиваясь насмешек Глафиры Фирсовны.
Более породистые “волки” – в пьесах Богатые невесты и Бесприданница. Собственно, породу их следует отнести на счет их блестящего материального положения гораздо больше, чем на счет личных нравственных достоинств. Генерал Гневышев, развратитель молодой девицы, внушителен вовсе не своим умом или какими-либо талантами, а именно генеральством и богатством. Если Копров и Дульчин сами ищут, как бы пристроиться к богатым женщинам, – Гневышев имеет средства купить женщину: в этом, собственно, основа его превосходства. Он может дать большое приданое за своей любовницей, кроме того, он действительный статский советник; очевидно, – он сила и “демон” даже для тех же Копровых, Меричей и Дульчиных – титулярных советников и пролетариев.
Наконец, самый пышный представитель волчьей расы – герой Бесприданницы Паратов. Он именуется “блестящим барином из судохозяев”, следовательно, опять налицо наследственные основы демонизма, а благоприобретенные – изумительная мелкота овечьего стада. К началу пьесы демонический дух Паратова на исходе: герою грозит бедность, и он намерен кончить богатой женитьбой – единственное средство спасти блеск и барство. У Паратова эта карьера выходит чем-то вроде героического самопожертвования, – Писемский в таких случаях откровенно называет вещи своими именами: его Паратов – monsieur Батманов – пристраивается ко вдове-купчихе, живет у нее в доме, ходит в бриллиантах и спаивает шампанским целое общество. Таков и удел Паратова, что не мешает ему жестоко измываться над “овцами” – глупым чиновником, нищей средствами и честью благородной вдовой и ее психопатической дочерью.
