Посадочная ступень обязана своим появлением извечному практицизму человека — иметь при себе лишь то, что необходимо, то, без чего нельзя. В космическом полете практицизм становится аксиомой, непреложным законом.
Совершив полезное и важное дело вывода станции на траекторию перелета, ракета-носитель становится ненужной, и станция, отделившись от нее, мчится по заданному ей маршруту к Луне.
Теперь условимся, что летящей станцией является луноход, этот родоначальник инопланетного транспорта. Правильно ли будет, если на нем установить, к примеру, баки для топлива, которое расходуется при коррекции и торможении, или, допустим, разместить аппаратуру, необходимую только до посадки? Ну, а тормозная двигательная установка, как вы понимаете, совершенно не нужна луноходу.
Нет, конечно же, в луноходе должна быть размещена лишь та аппаратура, которая необходима, без которой нельзя обойтись. Зачем возить по Луне то, что не принимает никакого участия в работе?.
Вы можете себе представить такую ситуацию: из разверзшегося чрева транспортного самолета выезжает на бетонную дорожку автобус, шофер закрепляет буксировочный трос, и отныне, куда ни попадет автобус — на шумные ли улицы Киева, на серпантин Военно-Грузинской дороги и т. д., он будет возить за собой «на веревочке» средство, доставившее его к месту назначения? Конечно же, нет. Даже если во время транспортировки самолет обеспечил и автобусу и шоферу комфорт и удобства. В лучшем случае, шофер, отъехав на какое-то расстояние от самолета, вспомнит о нем, посмотрит на него с благодарностью и поедет дальше.
Так обстоит дело и с посадочной ступенью. На ней находится все то, что нужно для перелета и посадки. И только.
Немало сложных вопросов пришлось разрешить конструкторам-проектантам, представителям различных «космических служб», прежде чем посадочная ступень стала такой, какая она есть — ракетным блоком, состоящим из двигательной установки, четырех амортизационно-посадочных опор, приборных отсеков с системой управления, ориентации и стабилизации, рядом других столь же необходимых приборов…
В один из ранних весенних дней, когда с особой силой ощущаешь начало чего-то нового, что вот-вот должно появиться с первыми лучами теплеющего солнца, за столом Николаева можно было услышать:
— Значит, так, нам задан тип носителя, который должен…, который в состояний разогнать и вывести на траекторию перелета к Луне с орбиты спутника Земли, — он поднял голову, — тело вполне определенной массы. Мы должны уложиться в эту массу. Давайте прикинем наши массовые, так сказать, потери…
Проектанты и несколько приглашенных из других отделов специалистов плотным кольцом окружили стол Николаева. Всегда интересно следить за его рассуждениями или быть соучастником процесса рождения идей, никогда не тривиальных, всегда смелых и, может быть, иногда, в силу этого кажущихся преждевременными.
Он взял из стопы несколько листов бумаги, положил их перед собой и, нарисовав карандашом слева земной шар, продолжал рассуждать вслух:
— Станция стартует с орбиты Земли и идет к Луне. — Через весь лист протянулась вправо слегка искривленная линия — траектория полета станции…
Я невольно оглянулся. Вот стоят те, кто находится на переднем рубеже проектирования. Здесь и опытные специалисты, которые знают друг друга не один год. Они понимают Николаева с полуслова. Здесь и молодежь — «наша большая надежда», как однажды сказал о них Георгий Николаевич Бабакин.
Как известно, — (мне кажется, что это для них в основном, и разъясняет Николаев), — разгон всегда производится с какими-то ошибками — по величине скорости, по ее направлению… Значит, траекторию придется исправлять. А поскольку ошибки, которые могут возникнуть, вещь случайная, мы вправе предположить, что они будут одного знака и что их нужно сложить…
— А может не нужно считать на максимальные, — спросил кто-то из присутствующих, начиная понимать, к чему клонит Николаев.
— Нет, нужно, — настойчиво ответил Николаев. — Проектируя новую систему, мы не можем рассчитывать только на благоприятное стечение обстоятельств. Со временем появятся и другие осложнения, о которых мы сейчас еще мало знаем. Так давайте хотя бы предусмотрим те, которые сегодня нам известны. Договорились?
Проектанты молчали. Последнее слово Николаева имело, безусловно, не только прямой смысл. А он тем временем продолжал:
— Пойдем дальше. Предположим, что по дороге к Луне нам придется провести не одну коррекцию, — на кривой, изображающей траекторию, появились жирные точки и цифра, показывающая предполагаемый расход топлива. — Теперь, чтобы выйти на орбиту спутника Луны, станцию нужно притормозить, а для этого снова потребуется топливо, — кривая «загнулась за Луну». В начале изгиба опять появилась цифра, — и на торможение тоже. Теперь коррекция орбиты. — Вокруг Луны появились круги и эллипсы — орбиты станции и опять цифры. — Ну и еще одно торможение — при посадке.
Николаев посмотрел на окруживших его конструкторов, четко вывел число, заключив его в рамку.
— Сколько всего получилось? — как обычно, без излишних эмоций, спокойно, но с каким-то оттенком требовательности спросил Александров, стоявший чуть поодаль.
В ответ Николаев безмолвно поднял лист с траекторными загогулинами:
— Смотри!
— Так ведь на посадочную ступень, знаете, остается не очень-то много. Скорее даже мало. — Это замечание, негромкое, но впечатляющее, заставило всех посмотреть на Александрова, подошедшего ближе к Николаеву. Александров держал в руке скатанный в тонкий рулон чертеж.
— Вот, пожалуйста, — он положил его на стол и развернул.
На пергамине была вычерчена, как мне показалось, странная конструкция.
— Вот я попробовал прикинуть. Это даже не вариант, — рука Александрова скользнула по чертежу, — а так, мелькнувшая мысль, в основу которой принята торовая конструкция. Вот этот нижний отсек, так сказать, первый этаж двухэтажного здания, — он показал на два тора — «бублика», размещенных один над другим, — амортизатор. Станция садится прямо на него. Кстати, он еще является и резервуаром для окислителя.
Необходимость посадки на амортизационное устройство даже в начальную пору проектирования не вызывала сомнений. Амортизатор во много раз уменьшал возникающие при соприкосновении станции с лунной поверхностью перегрузки, смягчал удар.
— А в верхнем — топливо, — продолжал Александров. В дырке от «бублика», в виде автомобильного гудка — груши, обращенной раструбом вниз, был изображен двигатель. По бокам от него размещались какие-то геометрические фигуры, напоминающие параллелепипеды.
